воде паслись лебеди и утки. Я никогда раньше не видела так много лебедей в одном месте. И еще они не боялись людей, не шипели. Мишка стоял в сторонке и смотрел на меня, крадущуюся к птицам, как на дикарку. Хелюля где-то рядом ходил, сверялся, действительно ли это та гостиница, где останавливался Иосиф Бродский в 1963 году. Это была она. После некоторых блужданий мы зашли туда в кафе «Жемчужина» на первом этаже.

Возле барной стойки сидела женщина в синем халате. Она болтала с мужиком бандитского вида. Хелюля сказал, что нам нужно перекусить. Кафе выглядело провинциально, мы были его единственными посетителями. Нам принесли провинциальное меню (такое, где каждая страница упакована в отдельный файл, и все это собрано в папку из искусственной кожи). Я хотела взять на перекус бутерброд с колбасой, но и бутерброд с красной икрой мне тоже хотелось, поэтому я решила взять два. Еще попросила какао. А Хелюля видимо специально мне сказал про перекус, чтобы я много не заказывала. Себе-то он взял полноценный обед – судака с овощами и кофе.

Где-то здесь родились строки Бродского:

«…В ганзейской гостинице "Якорь",

где мухи садятся на сахар,

где боком в канале глубоком

эсминцы плывут мимо окон…»

Хелюля посмотрел, сколько стоит адмиральский номер в этой гостинице и пожалел, что не забронировал его. Вместо него мы будем ночевать в своей обыкновенной квартире в ничем не примечательном доме.

Я вышла из кафе раньше Хелюли. Пока курила – нашла в кустах спящего Мишку. Он очень крепко спал, даже не откликнулся на мой голос. Тогда я его осторожно разбудила поглаживаниями и позвала гулять с нами.

Мне было совестно, что мы поели перед прогулкой, а Мишка идет голодный. Я зашла в магазин и купила ему пачку сарделек. Мишка ел их медленно, без остервенения. На другой стороне дороги стоял еще один пёс и явно завидовал Мишке. Хелюля отнес ему одну сардельку. Потом мы пошли вперед. Мишка не стал лаять на пса, но они как-то так переглянулись, что второй пес остался стоять на месте, не пошел за нами. Я подумала, что для Мишки мы, наверное, как клиенты. Он с нами ходит, дает себя гладить, фотографировать, а мы его вот покормили за покладистость.

Сначала Хелюля повел меня в крепость Пиллау по старой части города мимо нерусских фасадов. Меня заворожили струйки пара, поднимавшиеся из-под брусчатки. Возле Музея Балтийского флота мы встретили парочку. Девушка увидела Мишку и спряталась за своего парня. Я немного обиделась на нее – как можно бояться этого ангела?

Нас не пустили в крепость, потому что там сейчас что-то типа военной части. Мы вернулись к водам Балтийского пролива и пошли по набережной к Северному молу. Никого не было на нашем пути.

Чем ближе мы подходили к открытому морю, тем сильнее были брызги от волнорезов. Когда на нашем пути осталась одна мокрая галерея – Хелюля открыл зонт. А мы с Мишкой попятились за ним. На конечную точку мола Мишка подниматься не стал. Он остановился в пяти метрах от лестницы и просто стал нас ждать. Он что-то знал. Точно знал.

А мы ничего не знали. На ледяном ветру я голыми руками снимала шторм на Балтике. То же самое делал Хелюля. Это было такое завораживающее зрелище! А потом я увидела недалеко от берега – круглое, черное, блестящее – ныряющее и вздымающееся на волнах – это был тюлень! Хелюля пытался поймать его на видео, а я просто жадно за ним наблюдала. В этом волнительном состоянии мы не заметили, как к берегу подкралась огромная волна. Она ударилась о волнорезы и окатила нас с ног до головы холодной солью. Но после этого мы не ушли оттуда, потому что хотелось успеть впитать как можно больше красоты воды. Нам завтра уже домой возвращаться.

Потом я увидела новую большую волну, которая бежала к нам и хотела облить. Я крикнула Хелюле – бежим, там волна! Он поднял над собой зонтик, но не двинулся с места. С Мишкой мы потом посмеялись над мокрым Хелюлей. Зонтик его не спас. Эта волна оказалась еще выше первой.

Мокрые, замерзшие и одухотворенные мы прошли по галерее обратно – к памятнику Елизавете Петровне, и спустились оттуда на пляж. К тому времени неожиданно вышло солнце. Ветер сделал одно полезное дело – расчистил небо.

Мишка сразу побежал к солнечной воде и немного покусал волны. Надо было купить ему воду…

На пляже было очень красиво и ярко. Руки немели от холода. Я нашла в песке камешек, похожий на янтарь. Хелюля взглянул и подтвердил, что это янтарь. А когда я привезла этот «янтарь» домой, в Москву, он отогрелся и начал источать фруктовый аромат – это была жвачка.

Мне совсем не хотелось уходить с пляжа. Я надеялась еще раз увидеть тюленя, на суше. Но было очень холодно. Мы поднялись на высокий травянистый берег, скрылись в ёлках и устроили там экстренное чаепитие. Мишка лёг на иголки в пяти метрах от нас и задремал. Я освободила от перчаток свои покрасневшие руки и мне стало страшно – вдруг они такими и останутся?

Рядом с местом нашего привала было немецкое военное кладбище. Мы зашли туда через калитку. Мишка тоже зашел с нами, хотя там был знак с перечеркнутой Hund.

«Здесь покоятся немецкие солдаты. Помните о них и о жертвах всех войн. Имена многих погибших остались неизвестными».

Кладбище оказалось очень ухоженным. Немецкий порядок поддерживался даже на территории другой страны. Подстриженная трава, чистые памятники и ни намека на мусор.

Мы ходили меж мраморных плит над братскими могилами и смотрели на возраст мальчиков, которые здесь лежали. Юнцы – 20-30 лет. Большинство погибло в 1945 году.

Хорошо, что мы были там совсем одни. Мишку никто не выгнал, он слонялся вместе с нами и не понимал, к чему все эти камни. Или понимал? Практика уже показала, что Мишка очень мудрый пёс.

Три высоких черных креста, врытые в холм, стояли над всеми сегодняшними и завтрашними мертвецами. С высоты было слышно море.

Мы прошли все кладбище и вышли через калитку с другой стороны. Ох, это снова была Россия. Такой контраст – выходишь с чистого немецкого кладбища и попадаешь на разбитую дорогу! Хелюля показал на стены из красного кирпича посреди болота и сказал, что это форт Восточный. Мы дернули дверь, но она была закрыта.

Дальше путь пролег через парк имени Головко. Там мы