Историк рассказывал столь зажигательно, что у Димы перед глазами опять картинка возникла: заштатный, с заляпанными скатертями ресторанчик. Неряшливые официантки — наверняка с Востока, а кто еще будет работать на московской окраине? И две девчонки — юные, угловатые и слегка испуганные. Неумело смолят сигаретки. А перед ними шампанское в стальном ведерке, полном стремительно тающего льда…

«А ведь я общался с Надькой, когда та училась в выпускном классе… И считал, что скучнее ее на всем свете не найти. Такой примерной девочкой выглядела!.. При ней и ругнуться язык не поворачивался, а она, оказывается, по ресторанам расхаживала…»

Историк между тем продолжал свой рассказ:

— Не успели девушки покончить с шампанским, как вдруг к их столику подходит официант. И ставит на него презент: бутылку ликера и роскошный букет роз. Подруги, разумеется, в полном восторге. Благодарно принимают подарки. Да… Бойтесь данайцев, дары приносящих… И едва они просят официанта поставить цветы в вазу, к ним подсаживаются четверо. Как потом рассказывали сами девочки, с виду вполне приличные. Русские. В костюмах. Ну, немолодые, конечно, годам к сорока, зато божатся, что намерения у них самые мирные. Будто хотят всего лишь блюда из меню им посоветовать. Мол, знают, какие заказывать, чтоб не отравиться, — ресторан-то сомнительный.

Лицо историка посуровело. Он глубоко вздохнул и продолжил:

— В общем, хотя они и закусывали, а к шести вечера красавицы наши были, как говорится, никакие. Надя, Надюшка Митрофанова, еще как-то держалась, а Лену — ту совсем повело. Общеизвестный ведь факт, что творческим людям немного надо… Ну а мужики, их угощавшие, и рады взять быка за рога — тут же тянут на продолжение банкета куда-то к себе в гостиницу. Лене даже в голову не пришло отказаться. Сказала, что поедет с ними хоть на край света… А Надя — та, хотя тоже с трудом на ногах стояла, заартачилась. Вытащила Лену в туалет, начала уговаривать, что лучше домой… Может, и уговорила бы, да один из новых знакомых, видно, заподозрил демарш…

— Динамо, — автоматически поправил Дима.

— …и прямо в дамскую комнату ворвался. Елену за руку хвать и к выходу потащил, а на Надежду цыкнул: «Не хочешь — и не надо, отваливай. А подружка твоя с нами поедет». Запихнули Лену в машину и увезли. А Надя в ресторане осталась. Спасибо, что хоть счет мужики оплатили…

Историк вновь замолчал.

— Вы так подробно рассказываете… — подбодрил его Полуянов. — Во всех деталях…

— Просто в те времена я дружил со своими учениками… — грустно усмехнулся тот. — Они знали, что на меня можно положиться. И секретов не держали. Почти — не держали… Да… Так вот Надежда в той истории повела себя, можно ли применительно к девушке сказать, по-джентльменски. Она попросила швейцара вызвать такси и велела, чтоб ее отвезли как можно быстрее к дому. Но побежала не к себе, а в Ленину квартиру. И не побоялась, что спиртным от нее несет за километр. На счастье, мать Коренковой оказалась дома. Надя честно рассказала той, что произошло. И даже название гостиницы сказала, куда Лену новые знакомые повезли. Тоже здесь, у нас. «Восход» называется, до сих пор, кажется, функционирует. Галина Вадимовна — так ее звали — среагировала мгновенно. Ринулась в гостиницу, налетела на портье, пригрозила милицией и без труда выяснила, в каком номере находится гоп-компания. Ворвалась туда и застала чудовищнейшую для матери картину: дочь совершенно без чувств лежит поперек кровати, а двое незнакомых мужчин ее раздевают…

— Повеселились девчонки, — не удержался Дима.

— Да уж, — согласился учитель.

— Но, получается, ничего страшного не случилось. Раз те мужики Елену даже раздеть не успели, — подытожил Полуянов.

— Не успели, — согласился историк. — Однако мать Лены все равно решила принять меры. И на следующий же день отправилась в школу. Потребовала, чтоб ей позволили присутствовать на педсовете. И на нем публично обвинила во всех грехах подругу своей дочери, Надю Митрофанову. Что якобы именно та потащила ее дочь в ресторан. Напоила. И пыталась подложить – я очень хорошо запомнил это слово — под каких-то своих прежних любовников…

— Ну и бред! — покачал головой Полуянов.

— Кто спорит, — кивнул историк. — Хорошо, директор у нас тогда был молодой, понимающий. Спасибо ему, этот случай спустили на тормозах, никаких мер против конкретно Нади принимать не стали. Пожурили девчонок, обеих, — тем все и кончилось. Да и что с ними можно было сделать? Двойку по поведению поставить? Так старшеклассники этого уже не боялись. Комсомол тогда уже не существовал. Пригрозили, конечно, испортить характеристики для институтов, но мы ведь не звери, ничего бы на самом деле писать не стали. Тем более что девочки обе неплохие… Но разговоров, конечно, было!.. Надя Митрофанова — она поскромнее была — помню, очень переживала, аж почернела вся. А с Лены — как с гуся вода. Только смеялась. И кричала налево-направо, что талантливым, таким, как она, обязательно периодически нужны подобные встряски…

«Может, Надежда потому и не особо любит сейчас по ресторанам ходить? — мелькнуло у Димы. — Еще с тех времен осадок остался?..»

А учитель тем временем произнес:

— Вот, собственно, и весь сказ. — И, словно завершая урок, подвел итоги: — Больше я ни разу не слышал о том, чтобы девочки напивались. По крайней мере, до такой степени, чтобы это требовало вмешательства школы… Еще вопросы будут? — Он выжидательно уставился на журналиста.

— Будут, — не растерялся Полуянов. — Расскажите мне про Степана. Степана Ивасюхина.

Иван Адамович еле уловимо поморщился. Вздохнул:

— А что конкретно вас интересует?

— Вам он не нравился? — Дима проницательно взглянул в сокрытые толстыми стеклами глаза учителя.

— Именно так я бы формулировать не стал, — пожал плечами учитель. — К тому же я как педагог не имею права на симпатии-антипатии. Но я Степана не понимал, это точно… — И неожиданно строго спросил Диму: — Вот вы можете вспомнить себя в их годы, лет в шестнадцать-семнадцать?

— Кое-что помню, — ухмыльнулся Полуянов. — Страшнейший спермотоксикоз, например. Всю свою комнату девками из «Плейбоя» обвешал, а уж какие сны смотрел…

— А мы, дураки, в свои шестнадцать влюблялись… — грустно вздохнул историк. И уточнил: — Платонически.

«Это уж кто как», — мелькнуло у Димы.

Он внимательно посмотрел на учителя — да намного ли тот его старше? Лет на пять-семь — максимум, надо будет уточнить, но потом, потом! И он снова поторопил:

— Так что со Степаном?

— А то, что Степан долгое время был влюблен в Леночку Коренкову. Преданно и безответно, его даже жалели многие. Степа — он такой неприспособленный был, беззащитный. Писал ей стихи — не из книжек переписывал, а именно что сам. Всегда контрольные за нее решал…

— А что Лена?

— Лена была звездой, — вздохнул историк. — Ей, конечно, льстило его поклонение, но романы она крутила с другими. Не стесняясь говорила, что предпочитает помускулистей да побогаче. Степа, конечно, страдал. Я боялся, что у него на всю жизнь психологическая травма останется… Но ошибся. Потому что в один прекрасный день Степан с Леной — как оборвал. И начал точно так же преданно служить Наде Митрофановой. Представляете? Ни с того ни с сего. И за парту ее пересел, и на переменах всегда вместе…