class="p1">— В самом деле? — невозмутимо продолжает Бруно. — Очень жаль. Но знаешь, единственный человек, которому ты навредил, это ты сам. Через пару недель у вас будут экзамены, и вопросы там почти те же самые. Так что решайте. Мне вообще-то все равно, что вы сделаете с этими бумажками, они нужны в первую очередь вам.

«Как же правильно! — удивляюсь я. — Лучше и придумать нельзя».

Но тут происходит неожиданное. Дети вскакивают со своих мест и выбрасывают тесты в окно. Для них это веселая игра в нарушение правил. Смотрю на Бруно — как же он отреагирует? Меня бы, скорее всего, это вывело из себя, но он спокойно и с интересом наблюдает за происходящим.

— Они просто устали, — с улыбкой оправдывает он детей и продолжает: — Хорошо, класс. Мы повторим все устно.

— Нет, Бруносар! Фильм, фильм! Рисовать!

— Ну ладно, ваша взяла, — пожимает плечами он. — Поиграем?

Дети радуются и вскакивают с мест. Он выстраивает их в линию и задает все те же вопросы теста. Если правильный ответ — надо прыгать вправо, если ложь — влево[39]. Все прыгают, смеются и все-таки учатся.

— Не бойся, я сам когда-то был на твоем месте, — говорит мне позже Бруно. — До меня здесь работала девушка, настоящий профессионал. А я тогда думал: «Боже, что я вообще здесь делаю?» Просто старайся не забывать, что они дети и к ним нужен особый подход. Если сердиться на них и кричать, это не сработает. Все должно быть добровольно. Твоя задача — заинтересовать их, заинтриговать, может быть. Убедить в том, что они хотят этого не меньше твоего. Конечно же хвалить их, поощрять, но без выкупа. Вся эта система звезд[40], за которые получаешь подарки, я в нее просто не верю. Но решать, конечно, тебе. Оценки я тоже не ставлю, ведь они не ради оценок учатся. На экзамене через две недели — проводить его будешь уже ты — оценки ставить надо, но по большому счету какая разница, кто что получит? Главное ведь, кто что усвоил. А это экзамен не всегда покажет. Поэтому я посоветовал бы тебе отойти от какой-то жесткой схемы — и в оценке, и в самом процессе обучения. Используй все свое воображение. Пой с ними, играй, рисуй. Выходи на природу — все же это естественные науки. Вот, например, я собирал для них карточки Amazing facts[41] из непальской лапши. — Он достает из тетради разноцветные бумажки и с выражением читает: — «Гораздо больше мускулов напрягается, когда мы хмуримся, чем когда улыбаемся». Или вот, знала? «Дельфины спят с одним открытым глазом». А вот еще одна, наша любимая: «Брюс был настолько быстрым, что фильм даже замедляли, чтобы можно было разглядеть, как он двигается». По мне, чушь какая-то, разве нет? Кстати, я собирал карточки все четыре месяца, но так и не использовал на уроках, не знаю почему… Может быть, тебе они пригодятся. А вот еще кое-что. — Он достает из тетради разрисованный листок бумаги. — Игра довольно примитивная, но детям нравится. Не издевайся, знаю, это самая уродливая улитка на свете. Художник из меня никудышный.

Мы смеемся и смотрим на Гималаи.

— Господи, неужели я когда-нибудь смогу привыкнуть? — говорю я. — Как же ты вернешься после всего этого?

— Сам не знаю. Сложно сказать, все меняется. Каждый раз привязываешься, но нельзя стоять на одном месте.

— Сколько лет ты уже путешествуешь?

— Долго, Энни. Уже года два. Слонялся по индийским ашрамам, остальной Азии. Теперь вот поеду в Китай, Уданынан.

— Почему туда?

— Там центр даосизма. — Бруно вздыхает. Это будет последней моей поездкой. Потом я вернусь в Бразилию.

***

«Хороший человек не может быть плохим учителем», — как-то сказала Ася. И все, что я видела, сопровождая Бруно, лишь подтверждало ее слова. Как и многие люди, которые на меня повлияли, он исчез из моей жизни так же внезапно, как и появился в ней, оставшись идеей, рисунками и аккуратными пометками в учительской тетради. Многого Бруно сказать не успел, но за пару дней совместных уроков он оставил бесценный источник развития — свой личный пример. «Вот каких учителей мне самой не хватало и каким наставником я хотела бы стать» — эту мысль я пронесла через всю свою практику, возвращаясь к ней каждый раз, когда попадала в непростые ситуации: как бы поступил на моем месте Бруно? И одной из таких ситуаций, пожалуй самой запоминающейся, был мой первый урок.

5.2. Один на один

Наверное, эту главу я не смогла бы начать иначе, нежели как у Белл Кауфман в книге «Вверх по лестнице, ведущей вниз», если бы знала непальский. Но ситуация, в которой я оказалась, была невероятно похожей на ту, что описала героиня романа много лет назад.

Мой первый самостоятельный урок. Я стою посреди класса, окруженная парой десятков детей, и меня никто не слушает. Ни один ребенок — они просто кричат, прыгают и даже не обращают на меня внимания.

— Пожалуйста, тише! — тонет в общем гуле смеха, жалоб и потасовки мой бесцветный голос. Мне нужно знать вас по именам!

Подходит девочка с челкой в полмизинца и просит мою ручку.

— Нет карандаша, — говорит она. — Не могу писать.

Я отдаю ей ручку на виду у всех — моя первая ошибка. Девочка старше подлетает к Короткой Челке и с силой отнимает ручку. Та падает, начинает реветь, я бросаюсь на помощь. А в это время на грозной завоевательнице уже висят несколько мальчишек. Начинается драка.

Дело в том, что младшие классы в Непале пишут карандашами — для экономии чернил и бумаги. И даже Бруно, как я заметила раньше, но поняла только теперь, писал карандашом, чтобы быть с ними в равных условиях. Ведь ручка здесь действительно знак отличия, а конкуренция за право быть не таким, как все, среди семи десятков детей очень высокая.

Один из мальчиков выходит из класса.

— Пожалуйста, возвращайся! — кричу ему я, но он не слышит.

Пытаюсь завести его, но мальчик вырывается. За ним вылетают еще пара мальчишек и разбегаются по территории. Дети из соседних домиков, выглядывают из окошек, с любопытством наблюдая за моей драмой.

Возвращаюсь в класс, и, пока пытаюсь догнать свою ручку, дети уже забираются в мою сумку и достают планшет.

— Мультики! Мультики! — кричат они со всех углов, и даже мальчишки на улице.

— Ну уж нет, — говорю я, собирая с пола карточки, приготовленные для урока.

Короткая