Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы что, хиппи? – поинтересовалась я.
– Нет, не хиппи, – ухмыльнулся он. – Гораздо хуже. Выпить хочешь?
– Выпить? – задумалась я. – Тебе сколько лет?
– Мне девятнадцать. А тебе?
– Двадцать четыре, – зачем-то ответила я, хотя спрашивала, чтобы только показать мальчику, что пить-то ему точно рано. А получается, пить ему в самый раз.
– Круто! – порадовался он. – У меня тут знакомые недалеко, пошли?
– Знакомые? – я с сомнением посмотрела на него. В любых других обстоятельствах я бы, конечно, проявила здравый смысл, который сам бы за себя сказал, что идти с этим оборванцем в заклепках куда-то – это плохо, это ай-яй-яй, но сегодня… Пожалуй, сегодня выпить я была действительно не прочь. А что еще оставалось делать? Идти куда-то вдаль? Куда? Зачем? Сумку с деньгами я забыла дома, она так и осталась на кухне вместе с продуктами. У меня не было даже проездного. Я была – голодранец. Оглянувшись, я увидела свое отражение в мутном стекле автобусной остановки. Взъерошенная, дикая, вращающая глазами, вцепившаяся в сигарету женщина неопределенных лет (на вид лет пятьдесят точно), вся сжавшаяся в спазме, согнувшаяся, как крючок. Странное чувство, будто все, что держало на земле, типа силы притяжения, гравитации, – вдруг перестает работать, и тебя поднимает в воздух, подбрасывает и начинает швырять, пока не выбросит в безвоздушное пространство, чтобы ты корчилась, как рыба на льду – без единого шанса снова когда-нибудь задышать, поплыть.
– Да, выпить. Тебе явно надо, – добавил парень, а потом взял меня за руку и потащил куда-то, а потом мы с ним действительно долго что-то пили в какой-то квартире, кажется, даже водку. И мне говорили какие-то незнакомые люди, что все ерунда, кроме пчел…
– Почему пчел? – никак не могла я взять в толк.
– Да не стоят они того! – с экспрессией кричала какая-то женщина, тоже взъерошенная, давно не мытая. И била себя кулаком в грудь.
А потом мы долго продолжали с этим в заклепках и еще парой каких-то людей, которых я вообще уже не помню. И сидя с ногами на скамейке на какой-то детской площадке. А потом я кому-то рассказывала все про Катерину, а парень в заклепках, уже совершенно пьяный, что-то там плел про военкомат и про то, как его все достало и что он хочет стать рок-музыкантом, а его в стройбат. В общем, более странной посиделки у меня в жизни не было никогда, но, видимо, в тот день так уж сошлись звезды, что все обернулось против меня. Потому что все в этом мире действует по своим законам. Солнце всходит на востоке, а заходит, соответственно, на западе. Если есть приливы, то должны быть и отливы. И если троллейбус идет от Беломорской, он неминуемо приедет в Серебряный Бор. Так и у нас в районе: любая пьянка, начавшаяся в пределах Полежаевской – Октябрьского Поля, неминуемо докатится до «стекляшки», а закончится среди добрых, милых и очень сочувствующих людей, коротающих век около пункта приема стеклотары. Иными словами, долго ли, коротко ли, а сколько дорожке ни виться – все дороги ведут в Рим. И нашли меня, уже совсем-совсем теплую, к вечеру того же дня, где и положено, среди папочкиного бомонда на лавочке, ровно напротив моего же собственного подъезда. Я этого факта не осознала никак. Дело в том, что я, в силу вполне понятных причин, всю жизнь старалась избегать близкого знакомства с крепкими алкогольными напитками. Наследственность все-таки. Так что тот затяжной алкогольный марафон был чуть ли не первым в моей нелепой жизни. И к моменту, когда мы с… хоть бы еще помнить, как его звали, пареньком с сигаретами и будущей музыкальной карьерой нарисовались в моем родном дворе, сознание уже давно покинуло меня. И было мне хорошо. И помнила я только, что родные лица мелькали перед глазами, что-то говорили, грозили мне пальцем, а я, кажется, рыдала у кого-то на плече. И чуть ли не у самой Катерины. Хотя это уж, наверное, чистая галлюцинация. По крайней мере, я на это очень надеюсь.
– Дожили! – сказал чей-то голос. – От кого-кого, но от тебя я этого никак не ожидала.
– А ты мне не тычь! – ответила я кому-то. И это, пожалуй, последнее, что я обрывочно помню. А потом ничего, тишина, темнота и вертолеты. Кажется, мне было плохо в какой-то машине. А утром я проснулась, что само по себе было странно и сильно меня расстроило. Но еще больше меня поразило то первое, что я увидела перед своими бесстыжими глазами – это тяжелые бархатные портьеры. Вот тут-то я и решила, что окончательно сошла с ума, и меня, как Степку Лиходеева в булгаковской саге, уколдовали в Ялту, на промыв мозгов. Нечистая сила, не иначе.
– Ну, проснулась? Героиня нашего времени? – громогласно спросил кто-то голосом моей (теперь уже практически бывшей) свекрови. Поверите ли, я даже завизжала от ужаса.
– Где я? – вскочила я в кровати и выпучилась на Елену Станиславовну.
– Нет, ну надо же! Какая ты, оказывается. Без царя в голове, – ухмыльнулась она. Я сощурилась. Она что, издевается? Это что, новый такой вид пытки? Плохой и хороший следователь в одном лице?
– Я… как… откуда я тут…
– О, это долгая история. И пока ты не съешь чего-нибудь, я ничего не собираюсь тебе рассказывать.
– Нет, я лучше поеду, – растерялась я. От такого странного обращения мне стало совершенно не по себе.
– Куда? Домой? Ты с ума сошла, зачем тебе это сейчас надо? Отдохни, отлежись. Тебе нужно прийти в себя. У тебя, в конце концов, интоксикация.
– Простите, – вдруг побледнела я и побежала в ванную. Ой, как же мне было плохо! И главное, стыдно. Просто до ужаса. Стыд и позор! Если бы я, к примеру, состояла в какой-нибудь партии, то после такого меня бы следовало с треском из нее исключить. Предать анафеме. Я сидела под душем в квартире свекрови, что было самым странным во всей истории, и пыталась собрать воедино все пазлы этого странного происшествия. Но без помощи свекрови это у меня так и не получилось.
– Мне позвонил Сергей. И он сказал, что ты совсем сошла с ума. Что у тебя белая горячка и ты около дома носишься и орешь. И что тебя надо сдать в дурдом.
– Кошмар, – покачала головой я. Вот он, апокалипсис. Мой, персональный.
– Да уж. Только он не сказал, из-за чего.
– А кто сказал? – поинтересовалась я, сидя уже вымытая, на кухне. Я потягивала из высокого стеклянного стакана какую-то омерзительную бурду, которую, решила свекровь, мне надо выпить обязательно. На голове у меня торжественно высилось мокрое полотенце, а надета на меня была пижама свекрови.
– Да уж… – покачала головой она. – Кто угодно мог сказать, все уже знали. По крайней мере, к тому моменту, когда я приехала, вы с Сергеем стояли и орали друг на друга прямо около дома. То есть он стоял, а ты сидела на… ладно, проехали. В общем, думаю, теперь нет ни одного человека, который бы был не в курсе.
– Боже мой! – только и смогла простонать я. – Боже мой, простите, пожалуйста. Я просто… нельзя мне было пить!
– Это точно.
– Надо было как-то сдержаться.
– Да уж.