За исключением одного: когда кто-то пытался улыбнуться мне или каким-либо еще дебильным образом дать понять, что я «очень даже ничего» и у меня есть все шансы упасть в чьи-нибудь гостеприимные объятия. Тут я сразу же спасалась бегством. Или если уж так случалось (а такое пару раз все-таки случилось), что на вечеринке или на концерте, или, на худой конец, на день рождения у кого-то я перебирала лишнего и все-таки падала в чьи-то гостеприимные объятия, то уж на следующий день, крайний срок – через неделю-другую, я пугалась и рвала – рвала отношения, рвала и стирала номера телефонов, переставала отвечать на звонки. Особенно если кто-то мне нравился. Это пугало больше всего. Второй раз пережить большое и светлое чувство настоящей любви я уже не хотела. И не могла.

– Так и будешь куковать? – едко интересовалась мама.

– А что?

– А то, что надо уже и о будущем думать!

– Но я как раз думаю о будущем, мама. Я о мужчинах не думаю, а о будущем думаю, – заверяла я. Но мама, хоть и проворчала всю жизнь, что ей с нами одна сплошная мука, что ей даже выдохнуть (или вдохнуть) нет времени, теперь считала свою жизнь, как и свой брак, делом вполне удачным.

– Вот хоть на свекровь свою посмотри, – аргументировала мамуля. – Бедная женщина, всю жизнь одна!

– Она – бедная? – расхохоталась я. Вот уж не видела я в жизни более веселого, уверенного в себе, счастливого, полного жизни человека, чем моя свекровь! Если честно, я хотела быть похожей на нее. Я даже стала тоже говорить: «Кто же нас побалует, если не мы сами».

– А что это за жизнь? Столько денег – и никто с ней не хочет жить! Нет, уж лучше по-простому, как у нас с папой. Не в деньгах счастье, – искренне пожала плечами мама.

– А в чем? – любопытствовала я. Оставшись одной и имея достаточно досуга, я огляделась вокруг себя и поняла, что нет ни одной семейной пары, о ком бы я могла сказать, что вот оно – счастье. Все ругались, всем чего-то не хватало, у женщин были темные круги под глазами и тяжелые пакеты в руках. Мужчины вели себя как дети, некоторые приползали домой на карачках, некоторые били спьяну своих половинок – такая вот любовь. Может быть, это происходило только в нашем доме или, скажем, в нашем квартале, где все живут, объединенные одной мечтой, – чтобы их дома снесли к чертовой матери? Но если под словом «счастье» мама имела в виду именно это – спасибо, увольте. Я лучше буду как-то сама по себе.

Ох уж мне это пресловутое счастье! Я пыталась его увидеть. Хотя бы у Катерины. Да, она увела у меня мужа – и что дальше? Счастлива она? Я не могла этого понять, хотя очень хотела. Мне просто было необходимо это знать. И я стала наблюдать. Нет, не то чтобы наблюдать, чтобы там как-то специально, но… если случалась такая возможность, я старалась внимательно присмотреться к тому, как моя бывшая подруга живет с моим бывшим мужем.

Сергей все так же продолжал ставить свою «Субару» в дырку между пунктом приема стеклотары и старыми тополями – она как раз туда влезала. Я часто видела, как он уезжает и приезжает. Как выходит из машины, деловито смотрит на нее, щелкает брелоком сигнализации и идет в наш подъезд. Аркашка, сосед, сидя у меня в гостях за бутылочкой красной «Изабеллы», сказал:

– Он у тебя просто лентяй.

– В смысле?

– Ему стало лень подниматься по лестнице на пятый этаж. А лифтов-то нет у нас. Вот он на первый этаж-то и переехал.

– То есть, если бы у нас были лифты, это бы спасло крепкую советскую семью? – ехидно уточнила я, отойдя от окна.

– Не знаю, как семью, а ему бы не помешали ежедневные физические упражнения, – хихикнул Аркашка, пополняя бокалы.

– Да, ты тоже заметил, что он потолстел? – обрадовалась я и снова подошла к окну.

– Что ты там высматриваешь? – нахмурился Аркашка.

– Ничего, – пожала я плечами и снова присела на табуретку.

– Бросала бы ты это дело.

– Какое дело? – я сделала вид, что не понимаю, о чем он.

– А такое, что надо тебе уже выкинуть их обоих из головы, – с грустью сказал он. – И перестать уже смотреть в это окно. Чего ты хочешь увидеть?

– Да я давно уже выбросила всех из головы. Пусть живут как хотят, я их не трогаю.

– И ты. И ты тоже живи уже как хочешь, – добавил Аркашка. – Ладно, пойду. А то там Кузька мой обоссытся. Совсем он старый стал.

– Фу, Аркадий. Какие выражения.

– Да какие еще могут быть выражения, если уж он лужу напрудит в доме, – пожал он плечами и ушел. С ним мы в последнее время частенько сиживали то у меня, то у него дома. У нас было много общего, мы оба были одиноки и оба частенько не знали, куда деться вечером, вместе со всей этой свободой.

– Ладно, звони, – я закрыла за ним дверь и, сдержав желание еще раз посмотреть, как там, стоит «Субару» во дворе или нет, прикурила новую сигарету. Да уж, Сергея и Катерины в моей жизни слишком много. По большому счету, то, что мы живем в одном доме, просто ужасно. Но самым тяжелым для меня было, когда мы встречались перед подъездом. Одно дело из окна посмотреть, из-за занавески, и другое дело – столкнуться лицом к лицу. Обычно мы пробегали мимо, старательно отводя глаза так, чтобы даже на доли секунды не соприкоснуться взглядом. Первые месяцы после каждой подобной встречи я рыдала и искуривала целую пачку сигарет. Потом все как-то сгладилось, но все же оставалось весьма болезненным.

Иногда мы все-таки встречались взглядами, не сумев вовремя посмотреть в другую сторону. Как-то раз, не зная, как себя повести, я зачем-то сказала Катерине «привет». Я, выходя из дома, открыла дверь подъезда, а она налетела на меня. Мы уставились друг на друга, раскрыв рты, и я, сама не знаю, зачем, сказала:

– Привет.

– Ага, – быстро, нервно кивнула она и, не произнеся больше ни звука, вбежала в подъезд. Не оборачиваясь и с каменным лицом. Я побледнела и тут же пожалела, что это дурацкое слово вырвалось. С тех пор я больше не ошибалась и никогда не здоровалась с ней, как и она со мной. Мы старались делать вид, что это все – галлюцинация и ложь и что на самом деле мы живем на разных планетах, но только не в одном подъезде. Или что мы с ней – совершенно незнакомые люди, абсолютно чужие, что мы даже имени друг друга не знаем. И никогда прежде не встречались.

Но при этом что-то неуловимо, но неразрывно связывало нас. Что-то непреодолимое заставляло меня смотреть на то, как они ходят, разговаривают, пытаться заглянуть в их окна на первом этаже, подслушать их случайный разговор, посмотреть на выражение их лиц, когда они вместе идут из магазина. Кстати, я убедилась, что Катерина взяла моего мужа в оборот и заставила-таки ездить за продуктами на машине. Почти каждые выходные они отбывали и потом прибывали с кучей пакетов, которые разгружали, стоя перед подъездом. Катерина держала дверь, а Сергей таскал сумки. В нашу с ним семейную эру я все таскала сама.

– Зачем ты себя терзаешь? – возмущенно корил меня Аркаша, видя, как я жадно высматриваю их, сидя на лавочке у стеклотары.