в беседе, я обратился к Сталину с просьбой решить ряд вопросов, касающихся укрепления краевой партийной организации. Сталин внимательно выслушал эти просьбы, задал уточняющие вопросы и обещал помочь. Через несколько дней после возвращения из Москвы мы получили соответствующие решения.

Н. М. Пегов. Далекое — близкое.

Политиздат, М., 1982. С. 46–49.

Н. Г. Кузнецов, 20–21 марта 1939 года

Съезд открылся 10 марта. В праздничном настроении входили мы в Большой Кремлевский дворец вместе с делегатами, прибывшими со всех концов страны. <…>

Съезд начал свою работу. И. В. Сталин выступил с очередным докладом. Сидевшие в президиуме придвинулись ближе к трибуне, чтобы лучше слышать оратора.

В часы, свободные от заседаний, я бывал в наркомате, узнавал новости с Тихого океана.

В наркомате была какая-то странная атмосфера. М. П. Фриновский присутствовал на съезде. Я видел его из президиума, он сидел в одиннадцатом или двенадцатом ряду, но в наркомате не показывался. Уже поползли слухи, что его скоро освободят. Все текущие дела решал первый заместитель наркома П. И. Смирнов-Светловский.

В один из последних дней работы съезда ко мне подошел В. М. Молотов.

— Вы намерены выступать? — спросил он. Я отрицательно покачал головой.

— Жду выступления своего наркома.

— А может быть, он и не собирается… советую вам подумать.

Вечером я рассказал об этом разговоре Штерну.

Старый опытный работник центрального аппарата, он лучше знал, как лучше поступить.

— Разговор неспроста, — заметил Штерн. — на всякий случай я бы подготовил тезисы выступления.

На следующий день председательствующий спросил нас обоих, не записать ли для выступлений в прениях. Мы ответили согласием, и с той минуты сидели, потеряв покой. Шутка ли! Нам предстояло говорить с самой высокой трибуны.

В перерыве мимо нас прошел Сталин. Повернувшись ко мне, он протянул бумагу, которую держал в руке.

— Прочтите.

Это оказался рапорт М. П. Фриновского, который просил освободить его от обязанностей наркома «ввиду незнания морского дела».

— Вам понятно? — спросил Сталин, вновь остановившись возле нас через некоторое время.

Я не успел ответить. Было ясно одно: Фриновский выступать не станет, и мне, по-видимому, дадут слово. Хорошо помню, как объявили:

— Слово имеет Шолохов. Приготовиться Кузнецову…

Я шел к трибуне, изо всех сил стараясь совладать с волнением. Говорил я об агрессивных замыслах японской военщины и о ее провокациях на границе. Затем рассказал о нашем Тихоокеанском флоте, заверил делегатов, что моряки готовы до конца выполнить долг перед Родиной.

Перед заключительным заседанием съезда происходило совещание старейшин. Были приглашены все члены ЦК старого состава и еще много других делегатов. В числе приглашенных оказались Штерн и я. Члены Политбюро заняли места на возвышении в президиуме. В составе ЦК партии намечались крупные изменения. Члены Политбюро, сообщая об этом, поясняли, почему считается нецелесообразным вновь вводить того или иного человека в состав ЦК. Затем выступали и те кому давался отвод. Они обычно просили перевести их на менее ответственную работу. В конце заседания было внесено предложение о новом составе ЦК партии. В числе других фамилий назвали Штерна и мою. <…>

После съезда я заторопился во Владивосток. Дела не ждали. Но уехать не удалось.

— Пока задержитесь в Москве, — сказал мне П. И. Смирнов-Светловский, замещавший наркома.

Причин задержки мне не объяснили. В тот же вечер, вскоре, уже ночью меня подняли с постели и предложили немедленно ехать в Кремль. Надо было торопиться, машина ждала у подъезда гостиницы.

Меня принял И. В. Сталин. Когда я вошел в кабинет он стоял у длинного стола, за которым сидели несколько членов Политбюро. Перед ним лежали какие-то бумаги. Он заговорил не сразу. Неторопливо постучал трубкой о край пепельницы, взял большой красный карандаш и что-то написал на бумаге, лежавшей сверху. Затем пристально посмотрел на меня.

— Ну, садитесь.

Не очень уверенно я подошел к столу. Я видел Сталина не впервые, но никогда раньше не имел возможности внимательно и долго разглядывать его так близко.

Он был почти такой, как на портретах, и все же не совсем такой. Я представлял себе, что он крупнее, выше ростом. В тихом голосе и медленных жестах чувствовалась большая уверенность, сознание своей силы.

Некоторое время он тоже внимательно смотрел на меня, и я, признаться, робел под этим взглядом. Прежде я только мысленно разговаривал со Сталиным. Когда мне не удавалось добиться чего-нибудь необходимого для флота или я получал указания, с которыми внутренне был не согласен, тогда думал: «Вот бы попасть к Сталину, доложить ему лично, он понял бы и помог».

Теперь я был у него. Докладывать мне не пришлось. Он спрашивал, я отвечал. О службе на Тихом океане и нашем флоте, о том, как, по моему мнению, работает наркомат. Почему-то Сталин особенно интересовался моим мнением о Галлере и Исакове. Я с уважением относился к тому и другому. Они были опытными руководителями и пользовался авторитетом у моряков. Так я ему и сказал.

— Как вы смотрите на работу в Москве? — спросил он в конце разговора. У меня, признаться, на сей счет не было определенного взгляда.

— В центре я не работал, да и не стремился к этому, — ответил я коротко.

— Ну, идите, — отпустил меня Сталин. Когда я вернулся в гостиницу, было уже около трех утра. На следующее утро меня вызвали на экстренное заседание

Главного военно-морского совета. Повестку дня не сообщили. Заседание открыл П. И. Смирнов-Светловский и предоставил слово А. А. Жданову.

— Предлагаю обсудить, соответствует ли своей должности первый заместитель наркома Смирнов-Светловский, — объявил неожиданно Жданов. Смирнов, сидевший на председательском месте, помрачнел и опустил голову. Прений не получилось. Опять слово взял Жданов:

— В Центральном Комитете есть мнение, что руководство наркоматом следует обновить. Предлагаю вместо Смирнова-Светловского первым заместителем наркома назначить Кузнецова.

Жданов посмотрел в мою сторону. Повернулись ко мне и другие члены совета. Несколько голосов не очень уверенно поддержали предложение.

В тот же день мне был вручен красный пакет с постановлением о назначении на новую должность.

Н. Г. Кузнецов. Накануне.

Воениздат, М., 1969. С. 230–233.

А. С. Чуянов, 22–31 марта 1939 года

…Сразу же после XVIII съезда, на первом организационном пленуме, я, будучи избранным в кандидаты в члены ЦК ВКП(б), был немало озадачен поручением, данным мне И. В. Сталиным. Случилось это так. Во время перерыва участники Пленума переместились в буфетный зал, к столикам с чаем и бутербродами. Я сидел рядом с В. А. Малышевым и С. М. Буденным. Разговаривали. Подошел А. Н. Поскребышев и, обращаясь к СМ. Буденному и ко мне, сказал:

— Вас просят зайти к Сталину и Ворошилову в Овальный зал. Семен Михайлович спросил:

— Вы никаких вопросов не ставили перед ЦК?

— Ставил, об освоении Волго-Ахтубинской поймы, — ответил я. — А при чем тут я? Может,