Он стряхнул с себя Марко, и тот отлетел в сторону, но быстро вскочил на ноги. Еще до того, как Джек успел оттолкнуть Саймона, перед ним встала Ева.

– К этому времени Рокли уже доложили, что вы сбежали из тюрьмы, – сказала она. – Он усилит свою охрану и станет совершенно неприступным. Вы не сможете до него добраться, даже если мы вас отпустим. – Она сделала к нему шаг. – Вы просто броситесь навстречу собственной смерти, ничего другого вам не позволят, не говоря уже о мести. Если это то, чего вы хотите, – она подошла к двери и открыла все замки, – тогда уходите.

Джек переводил взгляд с леди Уоррик на дверь и обратно. Правда ли это? Он сбежал из тюрьмы несколько часов назад, и тюремное начальство вряд ли захочет придать огласке тот факт, что один из заключенных вырвался на свободу. Данмур находится в сотнях миль от столицы. Самое большее, что может произойти, это появится сообщение в йоркских городских газетах. В Лондоне о его побеге никто не узнает. С другой стороны… Рокли всегда старался хватать любую информацию, имеющую к нему отношение. Он платил чиновникам и информаторам по всей стране. О побеге Джека могли не сообщать официально, но наверняка один из тюремщиков, если не сам начальник тюрьмы, был подкуплен. Вне всякого сомнения, Рокли за ним присматривал, и этому негодяю обязательно послали телеграмму, что Джек на свободе. Его светлость наверняка стал еще более подозрительным после того, как Джек попытался его убить. А это означало, что он удвоил, а может, даже утроил обычное количество своих телохранителей. Когда-то Джек был одним из них. Все они – грубые злобные типы вроде него самого. И, как и он когда-то, они ни перед чем не остановятся, защищая своего хозяина. Ева права: если он хотя бы чихнет в сторону Рокли, его укокошат. И правосудия для Эдит не будет. Останется только холодный труп ее брата, гниющий где-нибудь на улице.

Далтон выругался самыми грязными словами, какие только знал.

– Последи за своим языком! – прошипел Саймон.

– Я буду говорить все, что хочу, и точка. Отцепись от меня!

Джек заехал Саймону локтем в плоский живот, однако щеголь только крякнул, но Далтона не отпустил.

Ева пристально посмотрела Джеку в глаза и произнесла:

– Кажется, мистер Далтон уловил логику. Он решил нас не покидать. Не так ли, мистер Далтон?

Джек одарил ее мрачным взглядом.

– Я остаюсь. Пока.

– Очень любезно с вашей стороны.

Леди Уоррик кивнула, и Саймон наконец отпустил Джека, хотя, судя по выражению лица блондина, ему не хотелось этого делать. Ева быстро заперла все замки и с глухим стуком задвинула засов. «Эти ребята из «Немезиды» дурака не валяют, во всяком случае, когда дело касается безопасности их задниц», – подумал Джек.

– Считайте это место убежищем, где вы прячетесь от враждебного мира, – сказала Ева.

Джек прошелся по гостиной, с мрачным удовлетворением отмечая про себя, что при каждом его шаге посуда и всякие безделушки дребезжали, как кости.

– Вот только вы, ребята, точно такие же враждебные, как любая банда головорезов.

– Есть некоторые глотки, которые просто необходимо перерезать, – ответила Ева, снова поворачиваясь к нему. – Выражаясь метафорически. И вы будете тем лезвием, которое перережет горло Рокли.

– Метафорически, – язвительно заметил Джек. – По той причине, что вы так не работаете.

– «Немезида» не убивает, – сказал Лазарус. – Во всяком случае, мы не совершаем хладнокровных убийств.

– Черт, звучит так красиво, что мне, наверное, стоит сделать такую татуировку на груди! – взорвался Джек.

Лазарус подошел к нему и закатал рукав рубашки, открывая сильные загорелые руки с порослью серебристых волосков. На предплечье красовались татуировки. И хотя за десятки лет они поблекли и слегка расплылись, Далтон рассмотрел, что это расположенные один за другим семь ножей.

– Это за тех, кто погиб в Лакхнау, – проворчал Лазарус. – За моих друзей. За время той осады я убил бог знает сколько мятежников. Получил за мои старания Крест Виктории, но это не имеет значения. Слишком много крови пролилось, океаны крови, и проливал их я. Но мы, – он выразительно посмотрел поочередно на каждого из членов «Немезиды», включая Харриет и Еву, – оставили все это позади.

– Солдат я уважаю как никого другого, – сказал Джек. – Они идут на войну, зная, что им предстоит убивать. Знают они и то, что могут умереть. Но Эдит никогда не знала, что получит нож в живот. Нож Рокли. Лазарус, вы видели и знаете, как долго умирает человек с дырой в животе. У нее было много времени, чтобы мучиться и бояться.

Джек говорил, и его слова жгли, как кислота. Разум Далтона переполняли образы Эдит, лежащей на полу в борделе в луже крови. Лужа все увеличивалась, а он совсем ничего, ни черта не мог сделать, чтобы помочь сестре.

– Так что не надо рассказывать, будто то, что делали вы, и то, что должен сделать я, – одно и то же, – пророкотал Джек. – Потому что это не одно и то же.

Повисло тягостное молчание. Наконец Ева тихо сказала:

– Как только человек умер, его страдания закончились. Но если он разорен, это может длиться всю жизнь.

Джек уставился на нее, почти забыв обо всех остальных в этой захудалой маленькой гостиной.

– Только представьте себе: ваш единственный на свете родственник лежит у ваших ног и умирает слишком медленно, чтобы эту смерть можно было считать легкой, но слишком быстро, чтобы можно было успеть позвать врача. Представьте это. – Он ткнул в леди Уоррик пальцем. – А потом скажите мне, что вас удовлетворит разорение убийцы.

Щеки Евы побледнели, она сжала губы так, что они превратились в тонкую линию. Наконец она заговорила:

– Мы не убийцы. И до тех пор, пока вы нам нужны, вы тоже не убийца.

Выпалить ответ Джек не успел – Ева подняла руку в предупреждающем жесте.

– Что точно относится ко всем нам – что мы очень устали. Пора спать, а эту дискуссию мы можем продолжить утром.

– Рокли нужен мне мертвым, а вы заявляете, что я не могу его убить, – сказал Джек. – Я лишу его жизни, как только у меня будет шанс это сделать. И конец дискуссии. – Он приблизился к Еве, нарочно пытаясь ее запугать, но когда оказался рядом с ней, его вдруг странным образом заинтриговали нежные пряди золотистых волос, выбившиеся из ее прически.

«Интересно, каково было бы почувствовать эти пряди в своих пальцах? – подумал Далтон, но тут же осекся: – Почему меня вообще это интересует?»

Ева скрестила руки на груди, но этот жест был скорее агрессивным, чем защитным. Ее отказ отступить почти восхищал Джека. Если бы не одно «но». Леди Уоррик отказывалась отступить перед ним – и это Далтону ни капельки не нравилось.

– Этот разговор далеко не окончен, – сказала Ева. – Но я не собираюсь произносить больше ни единого слова на эту тему, пока не посплю.

В ее словах была какая-то странная сила, потому что, как только она произнесла слово «посплю», Джек почувствовал, что его кости словно наливаются свинцом. Он немного вздремнул в поезде, но это придало ему сил лишь ненадолго. А теперь этот запас израсходовался, и все его тело заныло от усталости. Далтону стоило таких усилий сдержаться, чтобы не зевнуть, разинув пасть, как крокодил, что у него заныла и челюсть, а в голову прокралась боль и угнездилась там. Если бы он даже вышел отсюда, то далеко бы не ушел – свалился от усталости. Жизнь в проклятой тюрьме приучила его к регулярному сну. Когда он жил на улицах, то мог проводить на ногах целые сутки напролет, всего лишь чуть-чуть подремав, прислонившись к стене.