Народ облегчённо собрал вещи и потянулся к выходу.

А Тамара позвонила Герасиму. Тот обрадовался. Виделись они редко, днём Тамара полностью выкладывалась на работе, а вечером торопилась к маме – полтора года назад она перенесла инсульт, с тех пор левая сторона почти не работала. И Тамара старалась каждую свободную минуту посвящать ей.

– Так значит, Лиза под Новый год осталась без работы? – спросил Герасим после первого бокала шампанского.

Они сидели в небольшом уютном ресторанчике, на столе горели свечи, а у их столика работал электрокамин, красивый, почти как настоящий. И тёплый. Но Тамаре вновь стало холодно.

– А что мне было делать? Она действительно не справлялась со своими обязанностями.

– Она была твоей подругой. И выручила тебя, когда ты сидела без работы с больной матерью.

– Этот долг я ей уже сторицей вернула. Сколько раз засиживались допоздна, подчищая чужие хвосты? Сколько раз подавала ей идеи, которые она выдавала за свои? А Егор бы всё равно её уволил.

– Нет, если бы ты её не сдала.

– Прости, но перед этим она пыталась оболгать меня. Хотела подставить ту, которая ей помогала! Да и потом, Ого… Миша, верстальщик, ему и так в курилке всё рассказывал.

Герасим пожал плечами.

– Вот видишь. Лизе всё равно никто бы не поверил.

– Герасим Алексеевич! Ты же сам главный редактор журнала…

– И мне бы не хотелось, чтобы мои подчинённые капали на меня начальству, – он старался говорить мягко, но Тамара видела – только старался.

– Она лгала обо мне.

– Всего лишь не хотела обострять общую ситуацию. Пыталась выкрутить её так, чтобы никто не пострадал.

– Потрясающе! На чьей ты вообще стороне? Или тебя не радует, что мы теперь по статусу сравнялись?

– Что… Я на твоей стороне. И я рад твоему повышению, но… неужели тебе совсем не жалко Лизу?

Тамара опешила. Она ведь не метила на место бедной Лизы, не подсиживала её специально, всего лишь не позволила очернить себя. А то, что так всё повернулось… Сколько раз она прикрывала Лизу? И вся редакция это видела. И воспринимала как должное. Почему теперь её считают стервой? И почему человек, который клялся в любви, вместо поддержки бьёт по голове? Впрочем, была ли от него хоть когда-нибудь поддержка? Герасим постоянно обижался на недостаток внимания к своей персоне, но ни разу не поинтересовался здоровьем Тамариной матери. Как и самочувствием самой Тамары после очередной бессонной ночи в офисе. Вообще, ничем не интересовался, кроме вопроса: «Когда же случится следующий секс»? А сама Тамара тоже хороша – что в нём нашла? Польстилась на то, что в неё влюбился гламурный парнишка на девять лет моложе? Дура великовозрастная.

Герасим смотрел серыми глазами из-под пушистых, словно девичьих ресниц и всё ещё ждал ответа на вопрос.

– Представь себе, не жалко, – холодно проговорила она. – А вот ты что-то слишком её жалеешь…

– Знаешь, порой ты меня пугаешь. Ты холодная и жестокая, как мужик.

Тамара порылась в мобильнике, у Герасима просигналил Вайбер. Он удивленно уставился на экран.

– Что ты мне прислала?

– Телефон Лизы, – объяснила она. – Позвони, утешь.

* * *

– П-послушай, – Грегори отчаянно старался не стучать зубами, зубы не слушались, – а почему бы нам здесь всё не отогреть? Тебе ведь самой хорошо стало под термоодеялом. Стало же?

– Нельзя. Если оттаю, владетельница может слишком поверить людям, а они только того и ждут. Только начни оттаивать – тут же по голове огреют. Видел этого красавца в ресторане? Раньше никогда такого не было, а тут… Это всё одеяло твоё! Людишки слабину чувствуют за километр.

– Во-первых, одеяло не моё, а твоё, – начал Грегори. – Я его всего лишь из комода достал. Во-вторых, утром одеяло очень даже твоей владетельнице помогло.

Тома-Гавк презрительно фыркнула, но Грегори не собирался отступать.

– Послушай, если согревающее одеяло в твоём доме имелось, значит, для чего-то оно тебе нужно. Я всё больше убеждаюсь – ничего не происходит зря. Например, недавно встретил таракана, который до поры не знал, что его вторая приставка к имени имеет важный смысл. Он думал, что этот «наф» – нафиг ему не нужен, разве что для красоты, а оказалось – вполне себе для дела. Так и с одеялом. Не обязательно растапливать лёд полностью, если тебя это пугает, но ты можешь научиться пользоваться одеялом. В нужные минуты!

* * *

Они меня ненавидят.

Все. Особенно Олеся.

Ненавидят и боятся. И при первой же возможности постараются от меня избавиться. Не верить никому. Быть настороже. Не допускать ошибок. И в любую секунду суметь отразить удар.

Тамара Александровна Гавринская сидела в своём кабинете, как в засаде. Разумеется, она заслужила повышение. Ей – тридцать шесть, у неё огромный опыт, она умеет и фонтанировать идеями, и доводить их исполнение до логического конца. Она не боится работы и способна грамотно ставить задачи другим. Собственно, она уже была главным редактором – до очередного кризиса в стране. И что? В первые же дни кризиса её журнал закрыли. Именно её. Другие тоже закрыли, но позже.

Никому верить нельзя.

Особенно – подчинённым. Особенно – сейчас.

И показывать, что ей понятны их планы – тоже нельзя. А планы понятны, более чем. Одну с обеда не дождёшься, у другой на мониторе открыто обиженное письмо от Лизы Гречкиной, третья никак не может понять, как должна выглядеть статья об искусственных и натуральных шубах, который раз уже переписывает, и всё равно приносит ахинею. Время тянет. Чтобы потом показать начальству, что не одна Лиза номера срывала. Ничего у них не выйдет.

Олеся вообще всех переплёвывает.

Видите ли, Лиза разрешала ей на час позже приходить и на час раньше уходить. А потом вся редакция за ней хвосты подметала! Не уж. Будет сидеть до посинения, ну, или пока всё не сделает. Ребёнок у неё… Вот и пусть учится работать, а не штаны просиживать, чтобы потом смогла сыну нормальную жизнь обеспечить. Она дочитала Олесину статью про частную конюшню, которая выкупает списанных на колбасу лошадей. Когда закончила, лист покраснел от исправлений, замечаний и уточняющих вопросов.

Тамара – не Лиза. У неё каждый за свои ошибки ответит сам.

Тамара вышла из кабинета. Редакционная комната ютилась внизу, чтобы спуститься к коллегам, надо пройти по лестнице, которая больше напоминала наклонённую стремянку с широкими ступеньками. Тамара не стала себя утруждать, метнула лист вниз и окликнула Олесю.

Та обернулась, посмотрела взглядом, полным ненависти, но всё же встала и подняла