опирался на трость, носил потёртый пиджак, топорщил седые усы и вертел в руколапах курительную трубку.

– Здравствуйте, – выдохнул Грегори, – я вижу, здесь уже занято. Что ж, тогда я у вас не задержусь, разве что, стакан воды попрошу…

– Ты не узнал меня или как? – проскрипел старик, сверля Грегори чёрными глазками.

Грегори попятился.

– Да как же. Узнал, – он лихорадочно вспоминал имя старого таракана. – Я видел, что нить ведёт к кому-то из окружения Григория Витомского, но не думал, что попаду в сознание его отца.

– Чего же тогда торопишься сбежать?

– Так это… Два курительных таракана в одном сознании – многовато будет.

– Верно, – вздохнул хозяин. – Да не совсем. Заходи, присядь. За пять минут ничего не случится, а я тебе воды принесу.

Грегори потоптался у порога, покосился на дверь и всё же прошёл к старенькому, но аккуратному дивану. Вообще, вся квартира была хоть и потёртой, но на удивление чистой и уютной. Грегори даже подумал, что здесь бы он с радостью остался, но тут же отогнал эту мысль. Двум идентичным тараканам в одном сознании не жить – одного всё равно вынесет. И скорее вынесет более дряхлого и слабого, а это – несправедливо. Как же его всё-таки зовут? Грегори изо всех сил напрягал память, но та яростно сопротивлялась.

Хозяин принёс воды в красивом старинном бокале.

– Меня Гастом Гастонычем зовут, – он присел рядом на диван. – И я умираю.

Грегори моргнул.

– Владетель болен?

– Физически – нет. Для своих семидесяти шести – даже очень здоров. Но – он теряет вкус к жизни. Трубку совсем забросил…

– А может, она ему и не нужна больше? – осторожно спросил Грегори.

Старый таракан покачал головой.

– Я знаю, почему ты ушёл из сознания Григория. Здесь – другой случай. Трубка не вредна моему владетелю, просто он теряет вкус ко всему – не ест любимых блюд, не слушает любимую музыку, не гуляет под любимыми яблонями. И о трубке забыл. Только и делает, что пялится в монитор и ждёт писем.

– От кого? – брякнул Грегори.

И прикусил язык: нешто же старому человеку и написать никто не может?

Гаст Гастоныч посмотрел с укоризной.

– С тех пор, как сын с внуком уехали, он словно сам не свой стал. Поначалу ещё ничего, но с каждой новой неделей разлуки – всё хуже и хуже. То он боится, что сам не доживёт до их возвращения, то – что с ними что-то случится.

– Григорий уехал?

– Да. Его эксцентричный таракан Князь ГэВэ трансформировался из барина в путешественника. Вскоре после твоего ухода, – Гаст Гастоныч рассказал, как тараканы сообща победили Наследника и как после этого примирились отец с сыном. – И тут же Григорий ваш возжелал повидать мир во всей красе. И непременно с отпрыском на пару. Оформили годовую визу и махнули. Два месяца уже катаются.

– Значит, ты хочешь, чтобы я помог тебе взбодрить владетеля, пока не вернутся сын с внуком?

– Я хочу, чтобы ты его взбодрил. И вообще, о нём позаботился.

Повисла пауза.

– Позволь, – наконец сказал Грегори, – а ты?

– А я умираю. Я уже говорил. Я с каждым днём всё слабее. Сегодня уже еле хожу, завтра забуду, что такое труба…

– Я тебе напомню, – вскинулся Грегори. – Я…

Гаст Гастоныч вскинул верхнюю руколапу.

– Каждый таракан сам знает, когда ему уходить. Я держался до последнего ради владетеля – плохо ему без трубки будет, очень плохо. Потому и отправил запрос Великому Сознанию – на курительного таракана. Надеялся, что успею найти, прежде чем уйду. Успел. Надеюсь.

Он пронзил Грегори взглядом. Тот тупо моргал в ответ, не зная, что сказать.

– Язык проглотил? Остаёшься или нет?

– Остаюсь, – выдавил Грегори.

Старый таракан кивнул.

* * *

Ефима Гастоновича разбудил резкий «дзыыынь» в дверь.

Старик встрепенулся – надо же, задремал перед монитором. Он громко фыркнул в погасший экран и зашагал к двери.

– Гастоныч! А посмотри, каких я пирожков испекла! – в квартиру вкатилась шарообразная тётечка из квартиры этажом ниже. – И с мясом, и с вареньем, попробуй-ка вот!

Не спросясь, соседка прошествовала на кухню и гордо выставила на стол блюдо с ещё тёплыми пирожками.

– О! От бабушки Маргоши.

– Помилуйте, Маргарита Сергеевна, – Ефим Гастонович дёрнул кустистыми бровями, – какая же вы бабушка? Да вы же, можно сказать, девочка ещё.

– Ой! – всплеснула руками гостья, заливаясь вполне девичьим румянцем. – Девочку нашёл. Шестидесятилетнюю.

– По сравнению со мной – девочка, – веско заявил Ефим Гастонович.

– Ладно, ладно, пирожок съешь.

Ефим Гастонович взял пирог. Откусил, пожевал. Попался с вареньем. Кажется – абрикосовым. Впрочем, вкуса, как такового, он не почувствовал, но всё же изобразил довольную улыбку.

– Нравится? – просияла Маргарита Сергеевна.

Ефим Гастонович кивнул. Подумал, что неплохо бы соседку чаем угостить и немедля потянулся за чайником.

– Я-то думала, этот негодяй приедет, – говорила между тем гостья, – позвонила ему неделю назад, сказала, что на выходных пирожков напеку. Приезжай, мол, поешь, и с собой прихватишь, в охвис свой возьмешь. Не-е-е! Не приехал. Дела у него какие-то – в выходной-то день. Для газетёнки своей что-то написать надо, вот прям срочно. Писака. А мы с Гордончиком сами столько не съедим. Вот и решила тебе принести.

Ефим Гастонович задумчиво жевал. «Этим негодяем» был младший сын соседки, поздний ребёнок, по мнению матери, жестоко её предавший.

– Чем он там вообще питается на своей съемной квартире? Не ест же ничего, поди, – продолжала сокрушаться Маргарита Сергеевна, – дома всегда и ужин ему, и завтрак, и с собой заверну. А там, небось же, голодный сидит. И о матери не вспоминает. Помру – и на похороны не придёт. Хорошо, хоть Гордончик у меня, хоть есть, на кого опереться.

Гостья красноречиво всхлипнула. Ефим Гастонович поспешил залить закипевшей водой травяной чай. Лично он глубоко сомневался, что восхищения заслуживает старший сын Маргариты, в тридцать пять лет сидящий у материнской юбки, а не младший, который со студенческой скамьи стремится самостоятельно встать на ноги. Однако предпочитал помалкивать. Маргарита Сергеевна в последнее время всячески его поддерживала – с той минуты, когда встретила его в подъезде, осунувшегося и печального, испереживавшегося из-за внука и сына, сон ему плохой в ту ночь приснился. И он старался отвечать на поддержку поддержкой. Хотя бы – молчаливой.

Ефим Гастонович поставил на стол чайник-заварник и чашки.

– Не переживайте так. Младший сын вас любит. Я же вижу – он в гости приходит, и не с пустыми руками, всегда о здоровье вашем переживает.

– Приходит он, переживает… А сколько мать нервов истрепа-а-ала и слёз пролила-а-а, когда он на квартиру ушёл? Он