общества. Гвинейская оппозиция внутри страны оставалась разобщенной и действовала в основном за границей. В окружении Секу Туре бытовал миф о полной ассимиляции оппозиционеров с контрреволюционерами и ничтожностью их влияния на умы. Прием, оказанный в 1976 году моему роману «Херемахонон», лучшее тому доказательство. Журналистов и читателей оскорбила попытка придать диктатору Малимване черты характера Секу.

Я лишилась возможности заказывать книги в Дакаре и теперь брала их у Иоланды, в их с Луи великолепной библиотеке, составленной из сотен томов на английском и французском языках, тщательно классифицированных по разделам и любовно этикетированных. Иоланда всегда встречала меня очень радушно, ей нравилось, что ко мне вернулся вкус к духовной пище.

– Луи не устает повторять, что однажды вы всех нас удивите! – уверяла она.

– И каким же образом? – усмехалась я.

– Лично я вижу вас мастером слова! – заявляла она важным тоном.

Мы начинали хохотать, как безумные, и Иоланда продолжала:

– У вас безусловный талант рассказчицы, никогда не забуду, как вы описывали нам ваше детство в семье Великих негров.

Откровенничала я редко и только с Иоландой, но ее слова о писательстве восприняла тогда как шутку.

Положение Конде изменилось. Теперь он проводил в Конакри только выходные, а всю неделю ездил по районам, организуя Театральный фестиваль. Работа была напряженная, ведь он не располагал ни деньгами, ни помощниками. Театральное представление по-гвинейски являло собой череду музыкальных и танцевальных интермедий, прерываемых чтением стихов. Никто не принимал всерьез указания Конде и его попытки модернизации. Он не происходил из семьи гриотов, а годы учебы в Парижской консерватории не считались серьезным образованием. Больше всего Конде расстраивало, что театральные пьесы были проводниками всеобщего недовольства. Драматурги часто позволяли себе критиковать режим – само собой, в зарифмованной форме. Конде решил искать покровительства в высших сферах и по совету Секу Кабы выбрал Фодебу Кейта[88].

Почему именно его? Прежде чем возглавить Министерство обороны, Кейта руководил «Африканским балетом», прославившимся во многих странах. Они с Конде были шапочно знакомы в Канкане, Фодеба видел его игру в любительском спектакле и «благословил» на занятия театром. Когда Конде попросил сопроводить его в гости к старому знакомцу, я сначала отказалась: Кейта очень изменился, став одним из самых опасных людей в команде президента. Ходили слухи, что именно он подал Туре идею концлагерей для противников режима.

Я передумала, вспомнив о детях, которые росли в большой нужде, как маленькие гавроши, а улучшение профессионального положения их отца пошло бы на пользу всей семье.

«Рай в другом углу»

Марио Варгас Льоса

И вот однажды, в воскресенье, мы погрузились в «Рено 4CV», купленный у французского кооператора, который решил вернуться в Ангулем, и отправились к министерскому городку.

Вооруженные до зубов солдаты на пропускном пункте тщательнейшим образом проверили документы, и мы попали в другой мир. Мир роскоши, изобилия и покоя. Цветущие живые изгороди, нежно-зеленые ухоженные газоны, аккуратно подстриженные деревья и длинные, низкие, белые виллы. Президентский квартал произвел на меня такое глубокое впечатление, что я описывала его во всех романах, начиная с «Херемахонона» до «Меланхолических красавиц». Биг Босс рассказывает одну из курьезных историй. Секу Туре отправился с официальным визитом в Бразилию, и его воображение поразила красота дождевых лесов Амазонии. Вернувшись в Конакри, он приказал окружить жилище такими же деревьями и «поселить» на них королевских грифов. Десятки садовников и орнитологов трудились много дней и ночей, чтобы выполнить поручение.

Я обратила внимание на Фодебу Кейта на концерте народного ансамбля в президентском дворце. Этот хмурый неразговорчивый человек принял нас довольно холодно. Его жена Мари, красивая метиска, увешанная драгоценностями и разряженная, как все жены высокопоставленных чиновников, не знала, о чем с нами говорить, и раз десять с дежурной улыбкой повторила один и тот же вопрос:

«Все ли у вас хорошо?»

Слава богу, ответа она не ждала… Окружившие супружескую чету родственники-нахлебники смотрели на нас с презрением, как на докучливых попрошаек. Удивил нас сын Фодебы Сидикиба, ровесник Дени, застенчивый интроверт. Мальчики понравились друг другу с первого взгляда, у моего сына наконец-то появился товарищ по играм, и он, всегда такой одинокий и отвергаемый сверстниками, ожил у нас на глазах. У Сидикибы был целый гараж электромобильчиков, в которые легко помещался ребенок шести-семи лет. «Лендровер», «Кадиллак» и грузовичок «Пежо» не могли не вызывать восхищения, и дети так увлеклись и расшумелись, что Фодеба Кейта вынужден был кричать, приглашая всех к столу. Обед подали незатейливый, но исключительно вкусный: местных устриц, белые грибы и мягчайшую баранину мешуи[89]. Да уж, это мясо не шло ни в какое сравнение с жесткой курятиной, которой приходилось довольствоваться нам! Слуга поставил перед хозяином дома тарелку риса и соус из шпината, а Мари пояснила:

– Он не любит еду белых людей, но не может обойтись без риса!

– Я тоже! – заявил подхалим Конде – и был немедленно наказан за глупую лесть. По знаку хозяйки дома ему подали такую же тарелку!

После обеда мужчины закрылись в кабинете, чтобы обсудить план Театрального фестиваля, я же осталась на галерее с другими гостями. Они оживленно беседовали на малинке, весело смеялись, а меня не замечали. Впрочем, к подобному отношению я успела привыкнуть.

Момент прощания вышел трогательным. Сидикиба, Дени, Сильви и Айша обнимались и горько плакали.

– Придется устроить им новую встречу! – усмехнулся Фодеба.

В машине я устроила Конде скандал, чем немало его удивила: обычно мы просто друг друга игнорировали и вели параллельную жизнь. Дело было в стыде. В обществе главного клеврета диктатора я произносила скучные и пошлые фразы и ни слова не сказала о чудовищно трудной жизни большинства населения. Я струсила и превосходно исполнила роль нищенки, явившейся, чтобы выклянчить милости и покровительство.

«А ты хотела бы оскорбить его? – изумился Конде. – У него дома? Так тебя воспитывали?»

Я не нашлась что ответить.

Как это ни странно, вскоре визит принес свои плоды. Министр оделил Конде большим бюджетом, служебной «Шкодой», талонами на бензин и – главное! – приказал обустроить под фестиваль старый кинотеатр, получивший громкое название «Национальный народный театр». Воистину Конде иногда умел проявить смелость! Он написал несколько писем самому Жану Вилару[90] и пригласил мэтра в Гвинею, тот из вежливости ответил на одно из посланий, пообещав подумать.

«Ты только представь, – захлебывался восторгом Конде, – как будет здорово, если Вилар посетит наш фестиваль! Все изменится, ко мне начнут относиться серьезно!»

Я сомневалась, что многие в этой живущей впроголодь стране знают, кто такой Вилар, но предпочла не делиться сомнениями