– Ладно, – сказал я, делая вид, будто не замечаю мрачной физиономии своей подруги, – мы поклянемся, что никому не расскажем о том, что произошло сегодня ночью… по крайней мере до тех пор, пока лорд Рашид не покинет поселок.

– Тогда давайте заканчивать, – зевнул один из старейшин, торговец зерном Вайгон. – Спать охота.

Вокруг послышались смешки. Все говорили, будто Вайгон спит по двадцать два часа в сутки. Невозможно было зайти к нему на склад без того, чтобы не увидеть его громко храпящим на мешках с пшеницей и кукурузой. Кто-то – вероятнее всего, его жена Вин – распространил слух о том, что то, на чем поспал Вайгон, обладает особыми свойствами. Люди приносили ему в качестве подушки самые невероятные вещи – мешки с картошкой, хмельную лозу, даже связки яблоневых черенков – в надежде, что ночь, проведенная под головой торговца, сделает их более плодоносными. Обычный человек вряд ли получит удовольствие от сна на яблоневых ветках, но Вайгон был мастером своего дела.

Старейшины позади толпы о чем-то зашептались, затем расступились, пропуская вперед старого Хакура, служителя Патриарха. Он был почти слеп и страдал от артрита, но, словно гремучая змея, до сих пор плевался ядом в сторону малейших нарушений Патриаршего закона. Мне было интересно, что думает Хакур по поводу того, чтобы позволить нейт вернуться в поселок, – но авторитет Патриарха поддерживался непосредственно Верховным Лучезарным, так что вряд ли хоть кто-то из служителей Патриарха осмелился бы возражать Лучезарному.

Хакур держал в руках золотую шкатулку величиной с новорожденного младенца, потускневшую и покрытую множеством царапин. Впрочем, будь она даже в идеальном состоянии, смотреть особо было не на что. Позолота – не настоящая, скорее всего бронзовая имитация, покрывающая едва различимые рельефные изображения мужчин и женщин в складчатых платьях. Даже ящики для цветов у некоторых хозяек выглядели лучше – но в этой шкатулке хранилось величайшее сокровище Тобер-Коува. Когда служитель открыл крышку, даже Рашид наклонился, чтобы лучше разглядеть то, что лежало внутри.

Это была человеческая рука, принадлежавшая самому Патриарху, пропитанная солью и зельями, не дававшими ей рассыпаться в прах в течение ста пятидесяти лет после смерти ее владельца. В детстве мы с Каппи сочиняли истории про эту руку – будто она вылезает по ночам из шкатулки и душит тех, кто плохо отзывается о Патриархе, или о том, что настоящая рука давно сгнила и служители Патриарха заменяют ее отрезанными у воров или нейтов. Я мог бы перечислить десятки подобных сказок, но вам наверняка и без того известно, о чем перешептываются дети пасмурными вечерами, когда вдали слышатся раскаты грома.

Рука играла центральную роль в жизни тоберов. Вступающие в брак должны были поцеловать ее, чтобы скрепить свои узы; ее прикладывали к груди новорожденных в знак благословения, аналогично поступали и в отношении покойников во время похорон. Рука должна была в определенном смысле сыграть свою роль и во время празднества Предназначения – когда появится Госпожа Чайка, чтобы забрать Каппи и меня в Гнездовье, каждый из нас должен был держать куриную лапку, символизирующую руку Патриарха и его самого.

Хакур подвинул мне шкатулку. Я коснулся руки кончиками пальцев – кожа напоминала бумагу. Мой приемный отец всегда говорил, что содрогается при виде того, как тоберы дотрагиваются до этого «грязного обрубка». Он беспокоился, что мы можем подхватить какую-нибудь заразу, хотя я сомневался, что кто-то может заболеть от соприкосновения с Патриархом – полной противоположностью Господина Недуга.

– Клянись, – прошипел Хакур.

Он всегда шипел и редко произносил больше трех слов за один раз. Некоторые утверждали, будто у него в горле опухоль; другие – что он специально так говорит, чтобы было страшнее.

Я пожал плечами, давая понять, что мне вовсе не страшно.

– Клянусь, что сохраню в тайне, кем являются лорд Рашид и Стек, пока они не покинут поселок. Достаточно?

– Вполне, – кивнул Рашид.

– Девушка тоже должна поклясться, – еще пронзительнее прошипел Хакур.

– Ты действительно хочешь, чтобы Смеющаяся жрица коснулась твоей драгоценности? – спросила Каппи. – Ты не боишься, что я могу осквернить руку, скажем, здравым смыслом?

– О боги, – пробормотал я себе под нос.

Кто-то из старейшин выругался, некоторые посмотрели на меня так, будто я нес ответственность за ее слова. Пытаясь сохранить внешнее безразличие, я сказал тоном здравомыслящего человека:

– Не слишком ли далеко ты зашла? Ты всерьез считаешь себя жрицей?

Что ж, мне следовало быть готовым к тому, что она не прислушается к голосу разума. Более того, оказалось, что Каппи готова выцарапать мне глаза и наверняка бы так и сделала, если бы Стек не шагнула вперед, преградив ей путь. Я хотел сказать нейт, что могу позаботиться о себе и сам, но решил оставить это на потом.

К нам поспешила Лита, жрица остановилась перед мэром, Хакуром и Каппи.

– Спокойно, спокойно, – сказала она. – Спокойно! Действительно, жрица не клянется на руке. Если необходимо, она клянется на камне или дереве, в общем, на чем-нибудь настоящем. Что вовсе не означает, будто рука не настоящая. В любом случае это не иллюзия. Но суть в том, Каппи, что ты ведь пока еще не жрица, верно? Чтобы стать жрицей, ты должна быть женщиной, а ты еще не являешься в полной мере женщиной, пока не наступит твой День Предназначения. Люди порой передумывают в последний момент, ты сама это прекрасно знаешь. Они обещают, что выберут женское Предназначение, а потом… – Лита бросила взгляд на Стек, – в последний момент меняют свое решение, – закончила она. – Так что я вовсе не отвергаю тебя, Каппи, я действительно хочу, чтобы ты стала моей преемницей, но заявлять о своих правах уже сейчас – несколько рановато, тебе не кажется?

Каждый раз, когда Лита произносила свою очередную проповедь, ее речь вызывала любые чувства, кроме гнева. На эту женщину невозможно было сердиться. Да, это могло раздражать – особенно если тебя ждали неотложные дела. Но даже пыл Каппи, только что, казалось, готовой раскалиться добела, угас, и она лишь пробормотала, потупив взгляд:

– Ладно. Давайте заканчивать.

– Клянись! – прошипел Хакур и подсунул ей мумифицированную руку.

Каппи потянулась к ней, но в это время Стек, наклонившись, подобрала небольшой камень и вложила ей в другую ладонь.

– Нигде не сказано, что ты не можешь держать камень, дотрагиваясь до руки, – сказала она. – Кто знает, на чем ты на самом деле клянешься?

Хакур скривился; однако Рашид хлопнул Стек по спине.

– Отличный компромисс!

Каппи улыбнулась. Касаясь руки и сжимая камень, она произнесла ту же клятву, что и я.

– Прекрасно, – сказал мэр Теггери, отступив на шаг от разгневанного Хакура. – А теперь – не пойти ли нам всем спать? Вряд ли кому-то хочется заснуть посреди завтрашнего празднества. – Он одарил нас своей покровительственной улыбкой.