Впрочем, мне уже приходилось давать объяснения. Во всем мире наш маленький уединенный поселок – единственное место, где боги позволяли детям ежегодно менять пол, так что каждый раз, отправляясь в город играть на скрипке, я вполне мог ожидать, что меня неоднократно спросят об этом. Вот, например, Йоскар, плотник, с которым у меня в свое время был роман, просто закидывал меня вопросами: неужели я и в самом деле год назад был мужчиной? Стану ли я им снова после солнцеворота? Когда я перестану быть женщиной, будут ли мне нравиться мужчины? Или я все время люблю мужчин, или и мужчин, и женщин, или как…

Я никак не мог решить, считать ли подобные вопросы неприличными или же просто банальными. Никто же не интересуется у женщины: «Ну и каково это – иметь грудь?» или у мужчины: «Не странно ли это – иметь пенис?» На таком уровне о себе просто не думаешь…

Однако Рашид не принадлежал к числу тех, кто прекращает задавать вопросы лишь из-за того, что собеседник не проявляет интереса.

– И еще, – продолжал он, – Стек сказала мне, что все жители Тобер-Коува рожают детей в возрасте девятнадцати-двадцати лет.

– Да, в последний год перед Предназначением, – кивнул я. – Завтра в полдень несколько юношей отправятся в Гнездовье с Господином Вороном, а на закате все они вернутся уже беременными женщинами. Через пять-шесть месяцев на свет появятся дети.

– Конечно, – добавила нейт, – отцом детей считается Господин Ворон… хотя ребенок, когда подрастет, часто оказывается удивительно похожим на кого-то другого из жителей поселка.

Я бросил на нее сердитый взгляд. Кому, как не бывшему тоберу, знать, что Господин Ворон специально делал этих детей похожими на других, чтобы они ничем не выделялись среди своих ровесников. Потомство Господина Ворона и без того пользовалось немалым авторитетом по сравнению с теми, чьими отцами были люди, так что никакая особая внешность им не требовалась.

Но у меня не было никакого желания препираться с нейт. Я лишь сказал Рашиду:

– Господин Ворон становится отцом для детей тоберов для того, чтобы каждый из нас испытал, что такое рожать, кормить грудью и так далее, прежде чем выбрать себе в Предназначение тот или иной пол. Мы должны знать все о том, что такое быть женщиной, и все о том, что такое быть мужчиной.

– Вы рожаете детей… и, как я полагаю, у вас поощряются сексуальные отношения…

– Особого поощрения для этого не требуется. – Стек усмехнулась.

Я яростно уставился на нее, чувствуя, как у меня внутри все переворачивается при виде ее глумливой рожи.

– Значит, каждому тоберу, – продолжал – Рашид, – приходится заниматься любовью и как мужчине, и как женщине…

– Не каждому, – снова вмешалась Стек. – Некоторые обнаруживают, что счастливы только будучи женщинами, и притом далеко не с каждым мужчиной.

Встретив мой удивленный взгляд, нейт поспешно добавила:

– Хотя часто бывает и наоборот.

– Так или иначе, насколько я могу понять, предыдущий опыт весьма важен, когда пытаешься решить, в какой ипостаси следует провести всю свою жизнь. – Рашид пустился в разглагольствования. – И вероятно, вы благодарны судьбе, когда у вас оказывается серьезная причина для того, чтобы предпочесть один пол другому. Например… гм… как приятнее заниматься любовью, как женщине или как мужчине?

Кайоми, Стэллор и Минц, не отличавшиеся особым интеллектом, недовольно заворчали. Позади нас Боннаккут пробормотал нечто похожее на ругательство, и даже Стек буркнула:

– Рашид, ты меня смущаешь.

– Что я такого сказал? – удивился он.

Никто не ответил. Нам задавали этот вопрос множество раз – коробейники, проходившие через наш поселок, торговцы из Вайртауна, покупавшие у нас рыбу и зерно, даже полумертвый пират, которого однажды прибило к нашему берегу. Как приятнее заниматься любовью – как мужчине или как женщине? Когда этот вопрос задают в первый раз, кажется, будто он продиктован обычной завистью из-за того, что нам знакомы обе стороны постельных отношений. Но после того как вопрос повторяется снова и снова, то с насмешкой, то совершенно искренне, возникает вполне естественное желание забиться в угол и разрыдаться.

С некоторыми мужчинами лучше, чем с другими, верно? И с некоторыми женщинами лучше, чем с другими. А лучше всего – с тобером, поскольку нам знакомы все слабые и сильные стороны как того, так и другого пола.

Молчание затягивалось, и жрица решила высказаться на столь животрепещущую тему.

– Если бы секс был приятнее в теле женщины, в Тобер-Коув проживали бы исключительно женщины, разве не так? А если бы в этом смысле лучше было быть мужчиной, мы приняли бы единодушное решение. Но население поселка состоит из мужчин и женщин примерно поровну, так что это должно тебе кое о чем говорить. Не только о том, кому с кем нравится спать, но и о соотношении мужского и женского вообще. Жители поселка свободны в своем выборе, и выбирают они примерно пополам. Подумай об этом.

– Лучше думай про себя, – прорычал Боннаккут. – Хватит болтать.

Видимо, нашему уважаемому первому воину не хотелось, чтобы Рашид задавал очередные глупые вопросы, которые столь часто приходится слышать тоберам от чужаков. И в данном случае я был с ним полностью согласен.

Дальше мы шли молча. Высоко над головой плыли тучи, которые гнал с озера ветер, однако звездного света до сих пор было вполне достаточно. Время от времени где-то ухала сова, а один раз Лита крикнула, чтобы мы остановились, когда тропу перешел дикобраз. Будь это обычная ночь, кто-то из воинов наверняка пустил бы в животное стрелу, просто из принципа; проклятые твари обожали грызть соленое дерево, в результате чего постоянно обгладывали сиденья в наших нужниках, оставляя после себя выпавшие иглы. Большинству тоберов эти иглы вонзались в зад хотя бы раз в жизни, и потому большинство тоберов ненавидели дикобразов. Но воины, похоже, израсходовали все свои стрелы на то, что Рашид называл «силовым полем», а Боннаккут экономил патроны для более достойных мишеней.

В конце концов мы добрались до берега водоема, которое мы называли Мать-Озеро, хотя на вайртаунских картах оно именовалось Цаплиным. Тоберское название явно было лучше; цапли – болотные птицы, которые никогда и ногой не ступили бы в эту глубокую воду. Даже в день летнего солнцеворота вода была настолько холодной, что при попытке нырнуть перехватывало дыхание. Родители заставляли детей привязываться веревками, когда те шли купаться, и пару раз за сезон приходилось ими пользоваться, вытаскивая на берег тех, кто начал задыхаться в ледяной воде. Рыбаки, выходившие на озеро на лодках, тоже привязывались веревками и надевали спасательные жилеты Древних, позаимствовав их с железного корабля, выброшенного на берег в Старой гавани четыреста лет назад.

Несмотря на предосторожности, люди погибали. В том числе и моя мать – я родился, когда ей было двадцать. Старейшины рассказывали, что она выбрала себе в Предназначение мужской пол, пошла работать в рыбацкую артель и пропала без вести во время жестокого шторма…