— Думаю, в этом не будет необходимости, — заметил он. — В любом случае это было бы нечестно. Получится, что их шестеро против одного меня. Я считал, что вы — моя сторонница.

— Я буду вашей сторонницей, только если вы не станете так хмуриться.

— Тогда с этого момента я буду как Момус[4], — рассмеялся Ноултон. — Мы уже у Девяносто шестой улицы, и я могу на три минуты надеть эту маску.

Он начал изображать Дюмэна, объясняющего, какой полезной является с научной точки зрения игра в бильярд, и вскоре Лиля уже беззаботно смеялась. К тому моменту, когда такси остановилось у дверей ее дома, Ноултон был так же весел, как и она.

Как только водитель распахнул дверцу, Ноултон вышел и помог Лиле подняться по ступенькам подъезда ее дома. У дверей Лиля остановилась и протянула ему руку.

— У вас есть свой ключ? — спросил Ноултон.

Лиля вытащила его из кармана пальто. Он открыл дверь, и она вошла. Поблагодарила его, махнула рукой и вспорхнула по ступенькам лестницы. На площадке второго этажа Лиля остановилась. Она не услышала скрипа закрывающейся двери.

— Доброй ночи! — промолвила она, и до нее долетел ответ Ноултона:

— Доброй ночи! — И вслед за этим дверь за ним захлопнулась.

Лиля вошла в свою комнату и зажгла газовый рожок.

Все показалось ей странно незнакомым. Здесь она плакала, читала, спала и молилась. И никогда здесь не была счастлива. В течение двух лет — после смерти матери — это был ее дом! Дом! Скорее это была ее клетка.

Но теперь, когда она сидела на краешке кровати, не снимая ни шляпки, ни пальто, ни перчаток, комната преобразилась. Старенькое трюмо, кресла, картины словно приобрели какую-то новую красоту.

Ей нравилось казавшееся прежде тоскливым меланхоличное монотонное тиканье небольших настенных часов. Потому что Лиля была счастлива!

Через полчаса она стояла перед зеркалом, глядя на свое отражавшееся в нем порозовевшее лицо и глубокие, влажные, блестящие глаза.

— Верно, это не я! — сказала она сама себе. — В жизни не видела никого красивее!

Затем, счастливо рассмеявшись над собственной глупостью, она нырнула в кровать и закуталась в одеяло.

Ноултон, пожелав Лиле доброй ночи, задержался на мгновение у дверцы такси. Он подумал, не пойти ли ему в деловую часть города пешком. Прикинул расстояние — семьдесят кварталов, около трех с половиной миль. Он взглянул на часы. Было без четверти двенадцать, темнота сгущалась, и становилось все холоднее.

Запахнув поплотнее пальто и сев в машину, он назвал водителю адрес своего дома на Тридцатой улице.

Когда такси тронулось с места, лицо пассажира на заднем сиденье было суровым, искаженным болью. Он смотрел прямо перед собой, его губы были сомкнуты в прямую тонкую линию, челюсти сжаты так сильно, что на щеках играли желваки.

В таком положении он оставался в течение нескольких минут. Судя по всему, его душу раздирало противоречие необычайной силы. Он не обращал никакого внимания на улицы, по которым они проезжали, даже на усиливавшийся мороз. Когда машина остановилась, он вздрогнул от удивления и, выглянув, понял, что прибыл к месту назначения.

Он вышел, вручил водителю купюру и направился к подъезду жилого дома.

— Минутку, мистер, — послышался голос водителя. — Здесь десять долларов!

— Все в порядке, возьмите их себе, — ответил Ноултон. Он остановился и повернулся, чтобы посмотреть на необыкновенное явление — нью-йоркского водителя такси, который заявил, что ему заплатили слишком много! Ноултон услышал его крик «Спасибо, сэр!» и увидел, как он прыгнул за руль и бросил машину вперед с такой скоростью, что она в три секунды скрылась с глаз.

Шагнув к ступенькам, Ноултон заметил большой красный автомобиль, медленно приближавшийся с востока. Он увидел, что автомобиль остановился прямо у его подъезда, но не придал этому никакого значения. Потом начал подниматься по ступенькам, нащупывая в кармане ключ.

Вдруг его остановил крик с улицы:

— Это ты, Ноултон?

Голос принадлежал Тому Догерти.

Ноултон, не выдав удивления, неспешно вставил ключ в замочную скважину, обернулся и громко сказал:

— Да. Чего ты хочешь?

Из автомобиля вышли три человека и стояли на тротуаре. Одним из них был Догерти — Ноултон узнал его по фетровой шляпе.

Догерти выступил вперед и тихо позвал:

— Иди сюда.

Конечно, Ноултон понял, в чем дело. То есть он понял, почему он им нужен, — но чего они от него хотят? Он ни в коей мере не был трусом и, испытывая любопытство, решил все выяснить. Он спустился на тротуар и подошел к троим мужчинам.

— Ну? — холодно произнес он.

Догерти показал на автомобиль.

— Садись! — скомандовал он.

Двое других, в которых Ноултон узнал Шермана и Дженнингса, шагнули вперед, очевидно стремясь встать между ним и подъездом.

— Полегче, — осклабился Ноултон. — Если я захочу к себе войти, — он показал на свой дом, — то войду. А теперь, Догерти, чего ты хочешь? Советую тебе изложить все коротко и ясно. Нечего тянуть резину.

— В гробу мы видели твои советы! — оборвал его Шерман. — Здесь мы командуем.

— Заткнись! — прорычал Догерти. Потом исподлобья взглянул на Ноултона: — Ты знаешь, почему мы за тобой приехали. В квартире Дюмэна тебя ждут Дрискол и Бут. Мы честно предоставим тебе шанс в десятираундовом поединке с Дрисколом. Но, поверь мне, он быстро тебя уложит. А если не он, то это сделаю я.

Ноултон в течение нескольких секунд молча смотрел на экс-боксера, потом шагнул к автомобилю.

— Ты говоришь, что это будет честная игра, Догерти? — неожиданно повернулся он.

Догерти, восхищенный его хладнокровием, заверил, что так и будет.

Ноултон продолжил:

— Я не прочь сразиться с каждым из вас один на один, но не хочу угодить в ловушку.

Он еще с минуту смотрел на Догерти, немного поколебался, потом прыгнул на переднее сиденье машины рядом с водителем.

— Замерзнешь, приятель! — усмехнулся Догерти, когда Шерман и Дженнингс сели в машину. — Иди садись между нами.

— Нет, спасибо, — сухо отозвался Ноултон. — Я предпочитаю холод.

Дюмэн жил всего в нескольких кварталах, и через пять минут красный автомобиль остановился у подъезда его дома. Пока они ехали, прямо в лицо Ноултону бил ледяной воздух, и от этого каждый нерв его тела напрягался и наполнял его веселым жаром.