В следующую ночь Лютеру во сне вновь явился всё тот же ангел (Лютер запомнил его по родинке на щеке) с дополнением – путешествовать инкогнито. И это ревностно исполнил Лютер: он сбрил бороду, надел тёмные очки и перекрасился в радикального брюнета.

Пока Лютер ехал по долам, по лесам Германии, путешествие проходило гладко. Да и морское путешествие начиналось обманчиво-прекрасно: каравелла выплыла из гавани и быстро скользила по спокойной воде. Но, пройдя гряду прибрежных островов, утлое судёнышко неожиданно было атаковано свирепыми волнами, словно благородная дама кровожадными и златолюбивыми разбойниками. Волны вздымались вокруг корабля альпийскими отрогами, во мраке нельзя было отличить бушующее море от неба, в котором словно взбесились все ветры разом. Буйные бореи силились порвать крепкие паруса и, не преуспевая в этом, страшно завывали. Компас, словно преисполнившись страхом, вертелся как угорелый вокруг своей оси. До сего момента Лютер, не видевший водоёма больше Боденского озера, думал, что самое страшное, что может случиться на водах – это приступ еретичества.1 Но тут желудок указал ему, что это не самое ужасное испытание. Древние говорили, что подобное притягивает подобное: волнение моря вызвало волнение лютерова желудка, и дабы умилостивить морских богов, Мартин устремился к борту корабля и изверг им из глубин тела своего жертвоприношение.

И, конечно же, Лютера не раз посетили мысли о жалкой погибели в пучинах Посейдоновых, о ничтожности человеческого бытия и прочее, что из века в век посещает всякого путешествующего по бурному морю.

Лютер не доплыл до конечного пункта – Киркенеса – каких-то 8/9 пути. В кромешной темноте каравелла стремительно налетела на невидимую скалу. Убогий чёлн разлетелся в щепки, словно в него попало огромное ядро, начинённое порохом. Божьим промыслом Лютер оказался именно на той доске, коей суждено было выстрелить основоположником мирового протестантизма, как катапульте камнем, и он улетел в неведомую тьму…

Наутро оказалось, что Лютера выбросило на берег в некоем безымянном фьорде. Что сталось с остальными, он не ведал…

Надо сразу сказать, что Лютер никогда не видел троллей. Поэтому, когда он увидал с берега на склоне горы здоровенного верзилу, копавшегося в земле, он тут же принял его за местного крестьянина (в оправдание лютеровой наивности можно спросить: а кто знает, какого роста достигают местные крестьяне?). Подошедши к нему, Лютер, напустив на себя максимум миролюбия, спросил:

– Как тебя зовут, податное сословие?

И тут же добавил:

– Меня, например, зовут Мартин Лютер.

Тролль был не самого свирепого нрава, поэтому, вместо того чтобы пришибить незнакомца сучковатой дубиной, он просто ответил:

– Фритьоф Свартхеймсон.

(Это только в сказках тролль представился бы как «тролль Фритьоф Свартхеймсон», но в реальности же мы, люди, не представляемся как «человек Такой-то Такойтов»).

– Какой овощ или злак сажаешь? – продолжал налаживать контакт Лютер.

Данный экземпляр тролля был, конечно же, менее общителен, нежели люди (что вполне естественно для его племени), но поговорить любил в отличие от своих собратьев.

– Я сажаю камни, из них вырастут горы, – объяснил словоохотливый тролль.

– Эвона что, – медленно протянул Лютер, начавший постепенно догадываться, кто перед ним – кое-что вождь протестантизма знал и о Скандинавии.

– То-то и оно, – ответствовал, прищурившись, тоже догадливый тролль…

Не лишённый прогрессивных взглядов представитель скандинавской фауны, прежде чем закинуть постигшего истину Лютера за горизонт, предложил ему выбрать направление. Мартин, скорее автоматически, нежели осознанно (ибо холодная рассудительность позорно ретировалась), пролепетал:

– Меня в сторону Гипербореи, пожалуйста.

Давно не слышал тролль этого слова, но это не значило, что он его не знал…

Так Лютер, паче чаяния, очутился в Гиперборее. Там ожидало его разочарование, ибо гиперборейцы к тому времени уже были приобщены к московитской ереси и собирались даже в необозримом будущем, веков эдак через несколько, построить город Мурманск. Трудно переубеждать в вере народ, собирающийся построить город.

В тех краях в море, недалеко от берега, увидел Лютер ещё каких-то людей, плававших на льдинах. Люди эти были одеты в чёрные кафтаны, но, главное, они, если Лютеру на таком расстоянии не изменило зрение, имели пёсьи головы. Гиперборейцы называли сей народ то ли «тулениус», то ли «тюлениус» и заверяли Лютера, что сами они с этими пёсьеголовыми не родственны.

Лютер, в коем с новой силой вспыхнула надежда на счастливое разрешение от тяжкого бремени ангельского задания, перекрикивая колючий северный ветер, завывавший как иерихонская свирель, убеждал их не прозябать более во тьме невежества, принять истинную веру… В общем, произнёс стандартную речь из справочника миссионера. Те же, вальяжно развалившись на льдинах, принялись бранить Лютера, а потом и вовсе перешли на собачий лай. Тогда понял Мартин Лютер, что, вопреки заверениям ангела, народ пёсьеголовых вовсе не ждал его проповеди. И решил Лютер возвращаться восвояси.

Впрочем, в следующую ночь во сне ангел продолжал упорствовать в том, что всё-таки Лютер должен выполнить миссию и крестить неведомый народ. Он оправдывал свою оплошность с гиперборейцами тем, что не очень разбирается в частях света – ведь в Раю их нет вовсе. И вообще, добавил он, слово «Гиперборея» в переводе с ангельского на человеческий означает «Египет».

Что ж, Лютеру, ведомому рассеянным ангелом, ничего не оставалось, как продолжить свой путь. Достичь Египта было куда проще – уже много веков дорога туда была чартерной.

Долго ли, коротко ли, дорого ли, дёшево ли, но очутился он, наконец, в стране фараонов, пирамид, коптов и горных павианов, в стране, где солнце печёт с такой неимоверной силой, что превратило камни в раскалённый песок. Среди этих бескрайних песков набрёл он на огромную реку, превосходящую своими размерами Рейн. На берегах её всепокрывающий песок остановился, не в силах совладать со столь могучей стихией.

О земле той Лютер писал в своих путевых заметках: «В тех краях люди уважают животных больше, чем друг друга. Они не употребляют в пищу их мясо, не носят их мех и кожу. Иноземец, по неведению, приезжающий к ним одетым в меха, подвергается яростным нападкам. Более того, в своём безумии они приносят в жертву людей прямо перед статуями животных, кои являются их нечестивыми идолами».

На стенах древних храмов той страны Лютер увидел изображения людей с пёсьими головами. На его расспросы местные жители отвечали, что это вовсе не люди, а боги. Лютер пытался возражать, что нет бога, кроме Христа, остальные же боги ложные, на что возмущённые аборигены приводили сокрушительный, на их взгляд, довод (по взгляду-то их и можно было понять, насколько довод сокрушителен), говоря, что этим богам они молятся уже тысячи лет – как же они могут быть ложными?!

Итак, в Египте пёсьеголовые люди были лишь на рисунках, и Лютер решил, что проповедовать рисункам ещё никто не отваживался, и он первым не станет. Рассудив, что неразумно обращать в истинную веру плод невежественных фантазий, Мартин Лютер покинул эту страну.