Вскоре маяки появились на всех побережьях Круга Земного (в католических странах, конечно же, позже всего), и больше корабли не разбивались о скалы.

Много позже, уже в другом сне, учёный Ньютон, которому Лютер рассказал историю с пароходом, объяснил, что сие есть феномен звуковых волн – они-то, направленные в сторону утлого судёнышка, и отбросили его от скал, пересилив волны морские.

Спит Лютер сном праведника, коим он, собственно, и являлся. Вот только сон ему какой-то неправильный снится, непонятный совсем.

Будто состоит Лютер на службе у какого-то величества, да ещё и женского полу.

Состоит он так час, другой, скоро утро уже, Лютер волноваться начинает: неужели так весь сон и пройдёт самым скучным образом?!

Наконец, подходит к нему какой-то важный господин и даёт задание: идти туда, не знамо куда, убрать того, не знамо кого. В общем, куда-то на Дикий Запад или на Спокойный Восток – это неважно, потому как Земля круглая, – убивая злодеев и насаждая протестантские ценности. И даёт Лютеру этот важный господин всякие хитроумные механизмы, легко и незаметно жизнь из человека изымающие: микроарбалет, искусно вставленный в подошву сапога, гусиное перо, стреляющее смертельными для еретиков и нехристей цитатами из Библии, микропсалтырь для незаметного обращения в христианство язычников и многое другое. Погрузил Лютер всё это добро на трёх мулов и отправился задание выполнять.

Долго ли коротко Лютер так шёл, но достиг он какой-то таверны. Входит, видит, за стойкой сидит какая-то дама, по виду аристократка католическая, путешествующая инкогнито. Подсаживается к ней Лютер, заводит светскую беседу, мол, какая молитва её самая любимая, и какой папа ватиканский, на её прекрасный взгляд, самый набожный. Она охотно отвечает, потом спохватывается:

– Ах, а как же вас зовут?

– Лютер. Мартин Лютер.

– А меня Адельгейда Арагонская. Разрешите вас угостить, я, правда, не знаю, чем.

– Кварту чая и семь ложек сахара. Взболтать, но не смешивать.

И Лютер и Адельгейда, конечно, уже догадываются, что они друг другу заклятые враги, но перед решающей схваткой не отказывают себе в удовольствии вкусить плодов Афродиты – своего рода акт милосердия: всё равно для кого-то из двоих сия утеха окажется последней. Они поднимаются в наименее клопизированный номер и…

За это Лютер втайне (он был очень набожен) и ненавидел сны: они прерывались на самом интересном месте. Каждый раз из реальности вторгалась какая-нибудь нелепость: то на подоконнике заорёт попугай, вырвавшийся из клетки курляндского астронома и пролетевший пол-Европы, чтобы самым гадким образом испоганить весь сон; то колокольня обрушится, словно нельзя было обрушиться где-нибудь днём, а не в момент, когда Морфей читает спящему самый захватывающий эпизод.

Злой и невыспавшийся проснулся Лютер и повелел под страхом самого зверского отлучения не начинать, ни Природе, ни человеку, никакой громкой деятельности до тех пор, пока не пройдёт у добропорядочных граждан так называемая «фаза интересного сна». На исследование времени прохождения этой фазы были выделены необходимые средства, но результаты этого исследования были получены в одной из следующих сказок.

Заснул однажды Лютер после обильной трапезы, а проснулся уже во сне. Видит: стоит перед ним незнакомец. И говорит этот незнакомец Лютеру:

– Давно я тебя уже тут поджидаю.

– Да кто ты таков? – передразнивает незнакомца Лютер таким же первым слогом.

– Я Шмидт. – Отвечает незнакомец, не поняв тонкого протестантского юмора.

И тогда Лютер понимает, что это легендарный агент Шмидт – папский прихвостень, хладнокровный убийца и лгун, способный убедить Коперника в том, что плоское Солнце вращается вокруг плоской Земли.

– Драться будешь? – Настороженно спрашивает его Лютер.

– Буду. – Ободряюще отвечает агент Шмидт. – Даже не сомневайся в этом.

– И кучу двойников позовёшь? – Продолжает допытываться Лютер.

– Это уж непременно, как водится.

Изготовился Лютер к бойне ужасной, выдумал уже, как он будет законы физики нарушать. Но тут вдруг чья-то рука как начала его тянуть из сна. Проснулся Лютер, видит: жена трясёт его за плечо, кричит:

– Не слышишь, что ли?! Звонит кто-то тебе!

И вправду, кто-то настойчиво звенел в дверной колокольчик – так звонили только «бесцеремонные» (по выражению жены) лютеровы друзья.

Лютер накинул халат, побежал открывать дверь. На пороге стоял любимый ученик Лютера. И очень уж он показался вождю мирового протестантизма похожим на папского агента Шмидта. Потянулся было Лютер к ружью, висевшему для таких случаев в прихожей, да только вовремя вспомнил, что это был сон и никаких агентов Шмидтов на самом деле не существует.

Заснул как-то Лютер в библиотеке, и в этом не было ничего удивительного и предосудительного – ибо там его, усердно корпевшего над книгами, и застала ночь.

И вот спит Лютер и, как полагается, сон видит. Будто явился пред ним из глубин мрачной неизвестности некий жрец цифр и хитроумных формул – математик. И провозгласил, что, мол, служители Клио – историки – уже много лет тем и занимаются, что, вместо усердного изучения своего предмета, выдумывают разное и народ в заблуждение вводят: где несколько веков прибавят из вредности, где одного славного героя древности нарежут на несколько персонажей, словно какой-нибудь член разделят на многочлен.

И вместо того чтобы искать корень из четырёх, сей математик искал в своих пламенных изобличениях корни цивилизации этрусков и державы московитов. Или хватал не успевшее от него убежать какое-нибудь историческое или географическое название и начинал его мять, препарировать, да задом наперёд читать, пока не получал удобные для него результаты. Или, возомнив себя Зевсом, хватал с неба светила и, препятствуя их нормальному ходу, помещал на другом конце Круга Земного – и всё это лишь для того, чтобы звёзды и планеты выстраивались в нужное этому математику историческое время в нужном ему месте.

Проповедник с яростным взором продолжал бормотать, распаляясь всё больше и больше, и тут Лютер почувствовал опасность: обличитель стал подбираться к самому Лютеру, начиная уже рассуждать, что никакого Лютера, а вместе с ним и Конфуция с Вергилием, вовсе не было, а был вместо них один Кирилл-и-Мефодий, отец Ломоносова.

Лютер замахал руками и на ватных ногах побежал прочь. Долго ли, коротко ли бежал он, но, наконец, притомился и прилёг под деревом. И заснул. И погрузившись в самые глубины сна разума, увидел Лютер таких чудовищ, что ему захотелось зажмуриться крепко-крепко и оказаться в каком-нибудь другом сне, с пальмами и дружелюбными туземцами. Но глаза почему-то не зажмуривались, и Лютер увидел, как некто, по виду историк, выхватил из-за пояса саблю и с криком: «Математики нам всё время лгали! Я вам открою всю правду!», принялся делить цифру 8. «Вжик!» – и разделил несчастную цифру надвое. Только получилось вовсе не 4. Удар рассёк несчастную восьмёрку надвое, от макушки до самого низу, и разделил её на две тройки, жалобно глядящих друг на друга. «Вжик!» – удар по другой восьмёрке, уже поперёк цифры, и вдаль покатились, словно арбузы, два нуля. Потом схватил проходившие мимо косинусы и, дико вращая очами, стал заплетать их в косы. А что отчаянный историк делал с логарифмами и интегралами – лучше никому и не знать!