юности, он помчался ко рву. Обожжённое лицо немецкого вояки покоробило злостью. Вместо слов красноречиво застрочил автомат. Пули пролетали мимо долговязого беглеца, исчезая в безвестности.

Спрыгнув в ров, Мальчишка тут же забрался на другую сторону по осыпавшейся земле. Контуры деревни проступали всё отчётливее. Он бросил взгляд через плечо и с ужасом обнаружил, что немец гнался за ним, сжимая в руке нечто похожее на клинок.

Наверное, истратил все патроны, подумал Мальчик.

Догорающие развалины родного села встретили его могильным безмолвием. Распростёртые трупы застыли в немом укоре. Ещё утром здесь цвела жизнь. Что не отбомбили самолёты, довершили танки с гаубицами. Пурга заносила следы варварских преступлений. Пепел смешивался со снегом, окрашивая местность в торфяные цвета. Дом Мальчика находился на другом конце села. Мать работала санитаркой и эвакуировалась с госпиталем в Москву ещё в начале ноября.

Мальчик старался быстрее оставить позади окружавший его кошмар. Он бежал без оглядки через безжизненные руины, плутая, чтобы немец отстал, и не понимая, что теперь делать. Мир его детства был принесён на алтарь войны. Смерть собрала знатный урожай. Исчезли знакомые с пелёнок улицы, уцелевшие дома полизывали языки пламени. На глазах Мальчика застывали слёзы, внутри кипела ярость.

На месте родной избы осталась чудом не упавшая труба каменной печи. Скудные пожитки уже погребло под слоем снега. Что он хотел здесь найти, Мальчик не знал. Ноги сами привели его сюда. Больше идти было некуда. Согревшееся бегом тело снова продрогло. Голод набирал голос. Он принял решение схорониться в подвале школы, а утром искать красноармейцев. Необязательно оплакивать отца на холоде. Мёртвым он не сможет помочь своей стране победить.

Немец перегородил ему дорогу, размахивая зажатой в руке гранатой, которую Мальчик ранее принял за нож.

– Verdammt, du Mistkerl! Jetzt ist es unser Land! Stalin hat dich verlassen! Es ist nutzlos, sich zu verteidigen![12]

Раздувшееся существо на спине немецкого солдата переливалось цветом морской волны. Мальчик видел море в книжных рисунках. Что бы там оно ни задумало, сейчас они с ней временно стали союзниками.

Он бросился бежать к центральной улице опустевшей деревни, ведущей к железнодорожному вокзалу. Взрыв гранаты сбил его с ног. В воздух метнулись комья мёрзлой земли. Рыхлый снег едва ли смягчил падение. Он упал на лопатки, скривившись от боли. С тёмного неба беспорядочно спускались снежинки. Звон в ушах заглушал остальные звуки. Солдат спешил к нему, снимая с ремня на этот раз настоящий нож.

Мальчик мотнул головой, прогоняя оцепенение. Он думал, что взрыв не причинил ему сильного вреда, пока не попробовал встать. Один из осколков всё-таки угодил в ногу. Теперь она непослушно болталась, не реагируя на призывы хозяина. Он поднялся на здоровой ноге и поскакал к чернеющему поблизости срубу колодца. Если выбирать из двух зол, то он согласен утопнуть, чем дожидаться, когда фашист перережет ему горло.

Прикрытый снегом лёд вероломно скользил. Мальчик ухватился за навес и перемахнул через брёвна в тот миг, когда нацистская сволочь поймала его за рукав пальто. Короткое падение в ночь увенчалось погружением в ледяную воду. Тонкая наледь не выдержала его веса. Раненая нога мучительно ныла, зимняя одежда тянула на дно.

Он стал захлёбываться, хватаясь руками за воздух. Пальцы нащупали щель между камней. Из последних сил ему удалось подтянуться и вдохнуть. Близкая к замерзанию температура воды не оставляла шансов выжить. Зубы отбивали предсмертную дробь. Он уже перестал чувствовать находившиеся в воде ноги.

Немец склонился над узкой шахтой колодца, снисходительно скалясь. Вместо ножа он извлёк из подсумка ещё одну ручную гранату.

– Halten Sie ein Geschenk aus dem großzügigen deutschen Land![13]

Подчиняясь силе притяжения, граната с выдернутой чекой полетела вниз.

– Verfluchte Ivans![14] – крикнул немец, глядя куда-то в сторону, а потом его опалённая рожа исчезла из проёма.

Спасаясь от взрыва, Мальчик успел зажмуриться и нырнуть в студёную воду.

4

Преодолев восемьдесят один год, Старик открыл глаза в больничной палате хосписа в нескольких тысячах километров от памятного колодца. Из сгиба правой руки к флакону физраствора тянулась трубка капельницы. Содержимое черепной коробки выскребли ложкой, заполнив взамен осколками кирпичей. Поднять голову с подушки было непосильной задачей. Боль отступила. Как и всё остальное. Что бы ему ни вкололи, оно сделало тело бесчувственным.

Сосед отложил кроссворд, подошёл к постели Старика, шаркая тапочками по линолеуму.

– С возвращением, – сказал он, слегка шепелявя, играя во рту вставной челюстью. – Мы думали, ты того, Богу душу отдал.

– Так и есть, – туманно произнёс Старик, чувствуя во рту привкус отхожего места. Его умеренно тошнило. За окном всё ещё светило солнце. – Долго я так лежу?

– Не знаю, но скоро ужин.

– Стало быть, часов шесть.

Как он мог забыть о клёне и Сущностях? Всему ли виной контузия или за амнезией стояло вмешательство чего-то непознанного? Последующие годы войны принесли событий не на одну жизнь. Может, поэтому эпизоды её начала, пусть и носившие личный характер, были вытеснены из подкорки?

Мозаика воспоминаний складывалась в единую картину медленно. Его извлекли со дна колодца бездыханным. Повезло, что отряд красноармейцев услышал взрыв первой гранаты и отправил разведку, которая и выудила его из ямы. До ампутации пальцев дело не дошло, а вот пролежать в больнице пришлось несколько зимних месяцев. Организм восстановился только к весне сорок второго. Уже тогда он забыл о последней просьбе отца и светящихся существах.

Он не вспоминал отца долгие годы. И не просил подкидывать ему псевдореминисценции в глубокой старости. Снова пережить смерть близкого человека, находясь на грани своей смерти, суровое испытание даже для такого закоренелого циника, каким он себя считал.

Старик стёр свободной рукой слёзы с обеих щёк. Несмотря на ужасный конец, он благодарил небеса за возможность ещё раз провести с отцом его последний час. Как, скажите на милость, он посадит дерево в Подмосковье, доживая остаток дней в Предуралье. Как вообще сажают клён? Что делать с зачастившими приступами боли?

Умереть, не исполнив волю отца, он не мог. Прошлое было показано ему именно с этой целью, и он собирался вернуться в места, где на начальном этапе Великой Отечественной шли бои за столицу его коммунистической Родины. Денег на сберкнижке накоплено предостаточно для поездки в любой уголок большой страны. Их особенно прибавилось после продажи квартиры. Ведь он знал о приближении смерти, чувствовал её холодное дыхание на своей шее и знал, что из хосписа уже не вернётся.

Все сбережения завещаны фонду по борьбе с детской онкологией, читай, тому же хоспису.