Судмедэксперт третий раз на часы смотрит, не единственное его тело. Но ждет разрешения, не вмешивается.

– Открываем.

– Ален, – подхожу к жене я.

– Не трогай меня, – шипит в ответ. Как бы я ни хотел вернуть все на свои места, это невозможно. Она никогда не сможет меня простить.

Скрежет замков, и крышка гробика поднимается.

– Едрить твою налево, – выдыхает следак. – Какого лешего!

– Где моя дочь? – Словно из-за стены доносится голос Аленки. – Господи спаси… Где моя девочка?!

Подхожу к гробу. Люся… Нет… Этого не может быть. Я был уверен, что гроб пустой. Так, стоп. Что-то не так. Почему жена кричит? Вот же наша она, наша доченька. Все, как и пять лет назад: голубое платьишко, темные волосики, разбросанные по подушке. Розовые щеки. Розовые? Это невозможно. Теоретически невозможно! От тела должен был остаться один скелет. Голова начинает кружиться, тошнит. Я не понимаю…

– Привет, папочка, – поднимается галчонок мне навстречу. Что происходит? Перед глазами все расплывается. Мне нехорошо. Не чувствую ног, ничего не чувствую. Сверху раздаются какие-то голоса, сложно разобрать. Аленка, следак… Кажется, я падаю. Земля попадает в рот и нос. Трудно дышать. Пытаюсь подняться. Руки скользят. Я в яме. Нет. Какая яма? Это могила. Я рухнул в могилу. Люська… Темно. Почему так темно? Голоса сливаются, с каждой секундой становясь все тише. Кажется, теряю сознание…

Глава 11

Верю, не верю

Дьявол! Опять этот шум. Специфический, ни с чем не перепутать. Не хочу открывать глаза. Я в больнице. Афанасьев вернул меня в психушку? Не сходится. Мы были на кладбище, я потерял сознание, кажется, рухнул в открытую могилу. Рука ноет, пошевелить не могу. Повязка тугая. Я сломал руку? Пытаюсь приподнять. Тяжелая, движения скованные, опухла, но пальцы двигаются. Перелома нет. Обычное растяжение, ушиб – за пару дней в норму приду.

– Очухался? – раздается голос следака. На нервах, недоволен. – Вот объясни мне, Макаров, как ты умудрился свалиться в могилу?

– Где Алена? – спрашиваю первое, что приходит на ум. Не представляю, что сейчас творится с моей бывшей женой, у самого голова кругом. Составить картинку из реальных событий не выходит, слишком много неизвестных. Я видел Люську в гробу, а потом она поднялась, и дальше пустота. Мертвые не встают из своих могил, не говорят привет. Значит, дочку видел только я. Гроб был пустым, поэтому Аленка кричала… – Моя жена в порядке?

– Ей дали успокоительное и отвезли домой, – кивает Роман.

– А гроб, он был… – пытаюсь сформулировать так, чтобы еще за большего психа не приняли.

– Издеваешься? – Хороший вопрос, но нет. Сам бы хотел разобраться. Получит у меня Люська за такие шуточки. – Он был пустой, как ты и сказал, – Афанасьев нервно ходит из стороны в сторону. Лицо серое, осунувшееся, губы плотно сжаты. К делу о двойном похищении добавляется мародерство и кража тела. Неизвестных становится больше, времени меньше. Но он мне верит, хотя бы пытается, а значит, мы на верном пути. – Откуда ты знал, что ее там нет? Вот же! Хватит разлеживаться, здесь тебе не курорт! Хорошо, хоть ничего не сломал. Одевайся, пошли.

Легко сказать, одевайся, сам бы попробовал надеть куртку, когда рука не шевелится. Одно радует, помещение, которое изначально я принял за палату, обычное приемное отделение травмпункта. Но. Иррационально не признать, я испугался. Не хочу обратно в психушку, с каждым днем на свободе это ощущается все отчетливее.

– Тебя долго еще ждать? – раздается в дверях его голос. Нет, точно нет, я иду, не хочу задерживаться в этих стенах дольше, чем это необходимо.

– На кладбище. Ты сказал Аленке, что я принес тело дочери в больницу? Это так? – спрашиваю, как только захлопывается дверца старенькой «Шкоды». Глупый вопрос, кому, как не мне, лучше знать о своей жизни. Но парадокс в том, что я не помню этот отрезок времени. Док упоминал вскользь, что я сам нашел Люську, ни разу не касаясь темы напрямую.

– Пять лет назад ты принес в окружную больницу тело дочери. Кричал, что ей больно, что она плачет. Просил о помощи. Когда врачи забрали ее у тебя… – Афанасьев делает паузу, на меня косится. – На тот момент Люся была мертва более суток.

– Почему меня не арестовали? – Логичный вопрос. Я пришел с мертвым телом дочери на руках, нес какой-то бред. Членов семьи подозревают в первую очередь. Я, как никто другой, подходил под эту роль.

– У тебя был шок, экспертиза подтвердила это. К тому же на момент ее смерти у тебя было алиби. Ты был на опознании в участке и не мог совершить этого. У нас был подозреваемый, педофил. Ты всего этого не помнишь? – Смотрит прямо в глаза, понять хочет, вру или нет.

– Нет, я этого не помню. Только то, что выкопал гроб, чтобы сжечь, – отвечаю я честно. С этого момента пошел новый отсчет. Все, что было до, покрыто пеленой. – Где я нашел ее? Вы должны были установить.

– Рабочая версия: тело подбросили на детскую площадку возле твоего дома. Была найдена курточка твоей девочки. Но временные границы не сходятся, версию склеили на скотч. Ты был единственным свидетелем, но твердил про каких-то чудовищ. Тебя отпустили домой с установленной слежкой. Мы предполагали, что преступники могут выйти на контакт. Все пошло не так. После похорон ты вскрыл могилу и пытался сжечь тело, тебя задержали. Дальше закрытое заседание суда, я ходатайствовал о принудительной госпитализации. Теперь уже сам не уверен, был ли прав…

– Аленке ты сказал про токсин. Врачи что-то обнаружили при обследовании девочки? Поэтому нужна была эксгумация моей дочери? – Под действием некоторых ядовитых веществ человек фактически сходит с ума. Видит, слышит то, чего нет. Ведет себя неадекватно. Может совершить убийство, не осознавая этого… Вот только пустая могила моей малышки не вяжется с этой историей. Или нет? Вяжется. Преступник заметает следы? Но в таком случае откуда я мог об этом знать? Афанасьев злится, сам понимает, что не все очевидные детали сходятся. В баранку вцепился так, что кончики пальцев побелели.

– На слизистой оболочке Вики Тарасовой найдены следы психоактивного вещества природного происхождения. Этот препарат вызывает галлюцинации, делает человека внушаемым, в больших концентрациях может свести с ума. – Вздыхает после минутной паузы. – Макаров, черт тебя возьми! Откуда ты мог знать, что тела нет в могиле? Если бы не психушка, ты бы сейчас в следственном изоляторе сидел, а не со мной катался. – Верно говорит. Я действительно слишком много знаю. Смог найти место похищения, люк, потайную стену в кафе, девчушку… Да и сейчас, если бы не стопроцентное алиби, сам бы себе не верил. – Вот ты мне лучше сразу скажи, может, Шурик прав был – может, ты экстрасенс какой? Ну или бабка-колдунья в роду была, шаманы?

– Значит, веришь в экстрасенсов, колдунов и шаманов, но даже на минуту предположить не можешь в существование дионей? – усмехаюсь я. Звучит, как издевка, не хотел уколоть. У каждого из нас своя правда. Играть с ним в верю – не верю не имеет никакого смысла. Афанасьев мыслит шаблонно, но в его словах есть логика. Я сам не помню, когда впервые заговорил о чудищах. Влияние галлюциногена имеет место быть, как и то, что от потери дочери мне сорвало кукушку. Вот только пропавшее тело Люськи подтверждает мой бред. Не для следствия, для своей больной головы, других доказательств не нужно. Пять лет назад я не смог закончить начатое, галчонок теперь одна из них. Мой долг, как отца, – освободить своего ребенка. Что бы это ни значило.

– Не знаю я, Макаров, во что мне верить. Вот же угораздило, – хмыкает следак, головой качает. – Ладно, заедем домой, переоденешься, затем в участок. Дел невпроворот.

Дорога до дома Афанасьева много времени не заняла. Живот урчит, с самого утра, кроме пары бутербродов, во рту ничего не было. Неплохо бы перекусить, от голода уже с ума начинаю сходить. На лестничной клетке, этажом ниже, запах голубцов чудится. Стоп!