Больше всех недоумевал Валетов. Ему-то за что? Он сидел на плечах у Лехи и никого не трогал.

После ужина - сечка, кусок черняги, несладкий чай - к Лехе в камеру вошел капитан. Здоровяк удосужился прекратить лежку и сесть на койке.

- Когда входит офицер, надо вставать, молодой человек.

«С чего это он заискивает?»

Простаков встал.

- А вы нас обманули. Еды до ужина нам так и не принесли.

- Извините, больше не повторится, - офицер издевательски расшаркался, делая реверанс. - Вы знакомы лично с генералом Серпуховым?

- С Антоном? - Леха улыбался шире некуда.

Капитан помрачнел. Неужели все так плохо?

- Да, с Антоном.

- Вместе охотились. А что с ним?

- С ним ничего. Заботится о тебе, понял? Лично. Генерал-лейтенант о тебе вспомнил, детина.

- Кто детина, а кто хворостина.

- Разговоры!

- Чего вы кричите?

Смирнов закатил глаза.

- Урод, - прошипел он от полного бессилия.

- Сам урод.

- А-а, ы-ы, ну ладно, - смирившись с неизбежным, капитан, привыкший опрокидывать и ломать всех и вся, спокойно заговорил: - Если бы не генерал, ты бы у меня…

- Или ты бы у меня, - перебил Простаков, находясь на волне душевного подъема и почуяв свободу, чем вызвал очередной заход зрачков за веки.

- Ты направляешься в учебную часть. Будешь сержантом. Командиром отделения.

- Сразу! - воскликнул радостный Леха.

- Через шесть месяцев, - больше никаких эпитетов Смирнов не добавлял. - Будешь химиком. «Зарин Зоманычем».

- А это кто?

- Вот там и узнаешь.

- Там через камеру Фрол сидит. Можно и его?

- Валетов? Ну какой из него сержант?

- Я буду за двоих. Я могу командовать хоть взводом, хоть полком.

Смирнов подошел вплотную.

- Мальчик, ты хозяйством своим научись командовать, когда ему лечь, когда встать, потом поучись лет пять в военном училище.

- Значит, если хрен стоит, то в училище не возьмут?

- Молчать! Забирай с собой этого полудохлого. И катитесь отсюда ко всем чертям!

Валетов не скрывал радости от того, что его выпускают и отправляют в учебку, да еще и с Лехой. Пусть химиком, какая разница. С таким приятелем ему будет легче служить. Лично знаком с генералом, разве плохо?

Отбывающие в часть стояли напротив капитана, оформлявшего бумаги.

Не скрывая улыбочки, Фрол нашептывал на ухо пригнувшемуся к нему сибиряку:

- Со мной в камере пацан сидит. Говорят, что он десять килограммов масла украл, но в это я не верю. Он волшебный…

- Как это?

- Чудной значит.

- Дурачок, что ли?

- Ну, типа того. В части его обижают. Попроси, чтоб задержали здесь подольше. Ему тут лучше.

- Товарищ капитан.

- Чего.

- Подержите соседа Фрола подольше. Его в части обижают. Ему здесь лучше.

Капитан перестал писать и задумался.

- Запросто. Держать - не отпускать. Если он еще расскажет, кто его обижает.

- Ему в санаторий надо.

- Ну-ну, может, тогда и в санаторий устроим.

Ехать никуда не пришлось. За новобранцами, успевшими ознакомиться с современными реалиями гарнизонной губы, пришел маленький, ростом с Фрола, сержант с двумя фуфайками под мышкой.

Нагловатая, со вздернутым курносым носом физиономия щеголяла ярко-красными губами, прямо как у девушки. Афганка, осветленная хлоркой, ладно сидела на крепком торсе, укороченные кирзовые сапоги сверкали, кепочка отутюжена, звездочка на лбу горит. Почти как у Пушкина: «…месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит…», но то про Царевну Лебедь сказано.

Сержант Никодимов, так он представился капитану, оценил кроссовки Валетова долгим жадным взглядом.

- Надевайте тулупы и шагом марш за сержантом, - скомандовал капитан.

- А как же джинсы? - Фролу было жаль штаны, замененные на старую форму.

- Гражданку носить в части не положено.

Фуфайка на Простакова не полезла, пришлось нести в руках. Фрол же, надев свою, сразу в ней затерялся основательно, без какой бы то ни было маскировки. Просто получилась ходячая фуфайка с головой.

- А другого размера нет? - недовольно проворчал он. - Я в ней, как пугало огородное.

- Ничего, ничего, солдат должен вызывать чувство паники у противника.

- Так прежде, чем я окажусь лицом к лицу с противником, я всю Российскую армию распугаю.

Капитан остановился, задумавшись, и глубокомысленно произнес:

- Нашу армию таким не напугаешь, она и не к такому привычная.

АВИТАМИНОЗ

Протопав вокруг плаца в колонне по одному, новобранцы вошли в подъезд трехэтажного здания.

Один солдат со штык-ножом на поясе стоял около тумбочки, другой мыл длинный прямой коридор.

- За мной, - скомандовал сержант большому и маленькому.

Пацаны потопали по казарме в самый конец. По обе стороны от коридора - койки, койки, койки.

Фрол к радости для себя заметил наволочки на подушках. Комфорт.

От общей массы коек два десятка кроватей были отделены символической фанерной перегородкой. Если в основной части казармы солдат не было, то здесь кипела жизнь.

Фрол и Алексей с радостью для себя обнаружили еще с десяток обритых наголо пацанов. На всех была армейская форма. Никто на кроватях не валялся, все сидели на табуретках и отходили от ужина.

Увидев Простакова, кто-то тихо присвистнул.

- Твоя, - Никодимов указал пальцем на Простакова, затем на койку. То же он проделал и по отношению к Фролу, определив ему место над сибиряком. - Присяга у вас через две недели.

Ближе к девяти вечера к молодым вошел прапорщик. Широкое, как сковорода, лицо с толстыми губами и лоснящимися щеками, с глубокими кисточками морщин около карих узких глаз и красным, вероятно, никогда не бледнеющим носом излучало в пространство любовь к ближнему, если он в форме, желание помочь, если он в форме, даже возможность налить в стакан водяры, но если… Да-да, только тогда. Может быть, время от времени прапорщик становился сволочью, но только по службе. Такое доброе лицо не может принадлежать гаду.

Кто-то гаркнул:

- Встать, смирно!

Все вскочили с табуретов, побросав кто устав, кто иголку с ниткой.