Это уж, Леонтий руками разводит, кому какая сила дадена. Значит, он скотной шептун, и всё тут… Тётка Феодора горько вздохнула. А нельзя ли, говорит, как-то сторговаться с Мишаней на рубль, а? Нет, Леонтий твёрдо отвечает, колдуна нельзя омманывать. Он ить и спортить скотину может! Дай ему сколько требует, не бранись с ним…

С тех пор в Суре скотина не болела. У кого, бывало, коза или там корова, или лошадь занедужат, идут к Мишане на поклон. Он хапун был, конечно, но лечил на совесть.

Подойдёт, значит, шепнёт в кулак и как бацнет по самому больному месту. Главное, потом поймать скотину надо – очень уж живо бегали после Мишаниной медицины, не догонишь.

А Виталик этот дураковатый вернулся на село. Его ветфельдшером сюда направили.

Он, как положено, неделю отгулял и давай по дворам ходить, дознаваться. К Базановым из первых зашёл. А что это, говорит, вы, тётя Валя, молоко соседям по 15 копеек за трёхлитровку предлагаете? Базаниха ему отвечает, мол, а что ж, нам самим всё выпить да лопнуть? Чай, цену не ломим, всё честно доливаем… Да нет, говорит Виталик, я ж не милиция, за руку не хватаю, а только надо по закону корове вашей прививку сделать, а иначе торговать молоком нельзя. Это преступление!

Ещё чего, Базаниха говорит. Веком не делали никакие такие прививки, а тут ты припёрся. Шибко умный, я смотрю!

– Ну постойте, – Виталик не унимается. – А если коровка заболеет? Лечить болезнь всегда сложнее, чем её предотвратить!

– Если заболеет, так я к Мишане её отведу.

– На убой?!

– Сам ты убой! На отпуск! Мишаня стукнет, скотину-то лихотка и отпустит. И никакой тебе химии! Иди давай, Виталик, не мельтеши мне тут. Некогда с тобой лясы точить…

– Тёть Валь, не пойму я чего-то… Какой отпуск?

– Иди, Виталя, иди…

Таким макаром Виталик все дворы и обошёл. Ну и чего-то там себе уразумел, как мог. На следующий день опять к Базановым заявился.

– Валентина, – говорит, – Петровна, вы ведь интеллигентная женщина! Учились в медучилище! Ну как можете вы – вы! – верить в такую чушь?! Чтобы какой-то безграмотный забойщик скота лечил ваше животное? Это же варварство!

На Виталино злосчастье Митрий тоже был дома. Он мужик-то незлой. Так, пихнул просто Виталю, ну тот кубарем и покатился. Другой бы уж понял, что нечего тут нявгать-то. Но Виталик же дурковатый. Вот он целыми днями у окна теперь сидит, и только заприметит, что к Мишане кто намылился, сразу бежит.

– А ну стоять! Это что тут у вас? А, лошадка хромать стала… Ну-ка, дайте-ка гляну… О, да это ламинит! Надо бы компресс наложить. Вы постойте, а я сейчас, я быстро, только димексидку принесу!

Ну, пока Виталик за лекарствами бегает, Мишаня, понятно, уже всё сделал – чего там, кулаком-то разок хряпнуть… Лошадка уже весёлая скачет, хозяин тем паче, а Виталя всё за своё:

– Стойте! А ну слезьте с лошади немедленно! Ей сейчас нельзя такие нагрузки! Дайте я повязку наложу… Как не надо? А ну стойте-е-е-е!

Виталик побегал-побегал так-то, ну потом тактику сменил. На бесёдке прямо у Мишаниного забора устроился. Идёт баба какая, он к ней:

– Что у вас? Петух не топчет? Разрешите взглянуть… Ой, да ты чего, Тимофевна, совсем уже? Больно ведь!

– А не трухмань моего петуха, не балуй! Он тебе, чай, не девка…

– Да я же только посмотреть!

– Женись сперва, потом уж разглядывай. Эй, Мишаня, выдь, петуха-то мне полечи!

Мишаня выходит, а Виталик на него чуть не в драку:

– Вы что себе позволяете, Михаил Афанасьевич? Зачем людей дурите? Немедленно прекратите! Животным нужна ветеринарная помощь, а не это ваше битьё!

Ну Мишаня-то его не слушает. Петуху под гузку кулаком как двинет, так петух на радостях давай бабку Тимофевну топтать.

– Ой спасибо, Мишаня, ой выручил, совсем уж думала на щи пустить!

– Двадцать копеек давай.

– Многовато тебе будет, Мишань… На вот гривенничек.

– Двадцать копеек.

– Да на, подавись, мироед проклятущий.

А Виталик чуть не плачет. На гулянку какую придёт, канючит:

– Мужики, я же как лучше хочу! Ну дайте мне животным осмотр провести, а? У меня же диплом есть, вот, смотрите!

Били его в то время мужики, конечно. Несильно, не со зла, а так, чтоб отстал просто. Бабы ругались:

– Вот нуда-то! Ну чего ты ходишь-то? Чего тебе надоть? Научила тебя советская власть на свою голову! Никому теперь покоя нет…

Совсем Виталя затужил. Выпивать, горе-горький, начал даже. Мать, Татьяна-то, ему уже присоветовала обратно в город ехать. Он и собрался было, да тут соседка, бабка Ненила, к ним в избу приходит и говорит:

– Мишаня-то помирать удумал. Я на утри к нему козу повела – подъяловая она у меня второй год уж. А он лежит на постели, пальцами шкребёт по стенке и мычит. А сказать ничо не может. Это болесь падучая у него, прихватка! К ночи опропастится, как пить дать.

Виталька всполошился:

– Так врача ж надо! Или хоть тёть Валю Базанову позвать к нему!

– Да нешто пойдёт кто к колдуну-то! Он ить того и ждёт только, кому силу оддаць! Нельзя с рук его взять ничо, еретиком станешь! А так, глядишь, сам и отмаецца, захапает душу дьявол-то…

– Дура старая! Он же помрёт!

Ну и побежал Виталик в чём был, в трусах да сапогах, до Мишани. А тот уж отходить начал. Горлом пена идёт, глаза бешеные, и мычит так, что подойти боязно. Виталик стоит, не знает, чего делать – человек ить не лошадь. Ну, тряпку нашёл, холодной водой намочил, на лоб Мишане кладёт.

А тот всё вроде встать хочет, или сказать что силится. Но лихотка его не пускает, крутит всяко, аж хребет выворачивает. Лежит, зубами щёлкает. Тут Виталик глядь, выпростал колдун граблю свою из-под одеяла и тянется из последних сил к нему, будто задушить хочет. Жутко стало Витале, а сам шелохнуться не может, оторопь взяла. Но догадался, наконец, что у Мишани в кулаке зажато – бумажка какая-то вроде. И вот он эту бумажку Виталику протягивает. Взял Виталик, а это пачка папиросная, синяя, измятая вся. Зачем она мне, думает. Может, написано на ней что? Да нет ничего. Мусор просто…

А Мишаню лихоманка-то сразу и отпустила. Упал на подушку, всхрипнул ещё да и сдох. Ну, Виталька там ещё пульс пощупал, убедился и пошёл мужиков звать.

Ненила-бабка сразу сказала, что Мишаня силу передал Витале. Иначе не помер бы так быстро. Ну, ей виднее. После похорон