Но не старый сон. Ей нужен проводник, нужно узнать дорогу.

В детстве она узнала кое-что от Мудрой, хотя сама этим никогда не пользовалась, и ей говорили, что средство очень эффективное. Она должна всегда владеть собой и потому опасалась таких предвидений, которые можно вызвать по своей воле. К тому же тогда она была одна и не знала, сколько продлится видение и как подействует на нее. Сегодня она не одна, и сегодня ночью она узнает, что сможет. Она вдохнула вторично, чувствуя, как ее охватывает странная легкость. Это не Сила, нет. Она только надеется, что к ней придет видение, видение из другого источника.

Тирта плотнее завернулась в плащ, отказавшись от еды: то, чего она хочет, лучше всего достигается на пустой желудок. Если бы она следовала полному ритуалу, она постилась бы целый день и постаралась очистить сознание от всех мыслей. Ей придется довериться сокольничему: то, чем она собирается заняться, с его точки зрения, колдовство, которому он не доверяет, но ей оно необходимо. Тирта постаралась в ясных и решительных словах обрисовать положение. В конце концов, он ведь дал клятву; поэтому то, что она делает, он не может отвергать, конечно, если это не угрожает им обоим.

Тирта уже поплыла, еще сознавая себя в лагере, но видя серую пустоту. И вот она полностью погружается в эту серость, как перо или лист, унесенный ветром, в пустоту без сущности и без контроля, она плывет в ней, твердо помня о своей цели.

Вот она выныривает из пустоты и очень четко видит, но на этот раз перед ней не Дом Ястреба. Перед ней с участка, засаженного растениями, но вытоптанного, поднимается едкий дым. Некоторые растения она узнает: из них получают лечебные мази. Тот, кто здесь жил, выращивал эти дары земли.

Едкий запах пожара перекрывает запах пролитой крови. И еще один запах, отвратительный. На какое-то мгновение Тирте кажется, что это все-таки Дом Ястреба, что она видит его после нападения Ивьяна.

Но хоть она никогда не видела весь Дом Ястреба, этот кажется ей гораздо меньше. Нет, это не остатки большого владения лорда, скорее, небольшая ферма.

Среди вытоптанных трав лежит собака. На боку ее рваная рана, сквозь нее видны белые ребра грудной клетки. За мертвым животным лежит еще одно тело, маленькое, съежившееся, словно презрительно отброшенное в сторону. Тирта понимает, что все это ей показывают по важной причине, и потому заставляет себя приблизиться к мертвецу.

Ребенок, девочка, лежит лицом вниз, и лицо милосердно прикрывают распущенные волосы. Невозможно не увидеть, какому зверскому обращению подвергалось это хрупкое изломанное тело, выброшенное после смерти, как мусор. В Тирте вспыхивает пламя смертельного гнева. Она многое повидала за годы боли, смерти и трудностей; она считала себя недоступной для легко возбуждаемого сочувствия. Но теперь часть ее, давно спрятанная и погребенная, снова ожила.

Этот мертвый ребенок — она знает это несомненно, может быть, благодаря тому, что снадобье усилило ее дар, довело его до предела, — он не единственный погибший. В горящем здании лежат другие, с ними обращались так же жестоко, использовали, убили и выбросили. Нападавшие наслаждались беспомощностью своих жертв, выплеснули на них всю свою жестокость. Они могут называть себя людьми, но на самом деле ничем не отличаются от твари, которую они с сокольничим убили в горах. Только, может быть, они сильнее и опаснее.

Тирта не может сказать, почему видение привело ее сюда. Она пытается справиться со своим гневом, освободиться от него, чтобы понять значение увиденного. Потому что она не верит, что единственная цель видения — предупредить ее. Есть другая, и гораздо более важная, причина призвать ее, чтобы она стала свидетельницей убийства и насилия.

Она движется, не по своей воле, а так, словно едет верхом на лошади, которой не может править. Принуждение несет ее мимо горящего дома в огражденное каменной стеной поле, где растет молодая пшеница.

Всходы вытоптаны всадниками, много раз проезжавшими по полю. Всадниками? Нет, охотниками!

На нее обрушивается впечатление смертельной охоты. Она видит следы и представляет себе, что здесь происходило. Какую добычу они преследовали?

Потребность ведет ее, привлекает к груде камней в углу поля. Рядом пролом в стене: должно быть, камни навалили, чтобы закрыть этот пролом. За ними узкая щель. Такая узкая, что Тирте кажется: никакое тело туда не втиснется. И в этой щели другой ребенок. Мертвый?

Нет! Этот жив, и сознание его полно страха. Это ребенок, за которым гнались, сейчас почти полностью отключился от мира, он отказался от жизни, но в нем остается слабая искорка личности.

Тирта просила о проводнике для собственных целей. Кажется, знание, которое она ищет, не имеет значения для Силы, которую она так торопливо вызвала. Но на самом деле имеет. Ее призвали, ее используют, и на это требование невозможно ответить отказом.

Она открыла глаза и увидела ночь, небольшой костер, сидящего перед ним сокольничего. В руках у него меч-кинжал, и рукоять его светится ярким требовательным светом; склонив голову, он смотрит на этот свет.

Видение подталкивало ее, требовало поторопиться.

— Мы должны идти!

Он вздрогнул, как будто она оторвала его от собственного видения. Тирта уже вскочила на ноги, побежала к стреноженным пони. Полная луна давала яркий свет: тем лучше для того дела, которое ей предстоит.

— Что случилось? — спутник догнал ее, оружие он спрятал в ножны.

Тирта медленно повернулась, стараясь уловить след. Время против нее. Нет! Этот долг такая же ее часть, как и тот поиск, который она ведет все эти годы, только сейчас потребность очень срочная.

Огонь! Дым, который они увидели, выходя из прохода! Это и есть то место! Она уверена в этом.

— Сожженная ферма. — Она говорила о своем видении, не заботясь о том, что он не поймет. — Она там!

Тирта быстро освободила кобылу, подтянула подпругу, укрепила седло. Сокольничий не расспрашивал ее, только последовал ее примеру, а сокол, сидевший у него на луке седла, расправил крылья, взлетел и исчез в темноте. Может быть, хозяин выпустил его без приказа голосом.

Они повернули еще дальше на юго-запад. Там, где позволяла местность, переходили на быструю рысь.

По дороге Тирта сжато рассказала, что увидела. Сокольничий выслушал, не задавая вопросов; когда она закончила, он заметил:

— Разбойники или люди какого-нибудь мелкого лорда, решившего пограбить. В этой земле все воюют друг с другом. — Голос его звучал резко, в нем слышалось отвращение. Несмотря на всем известные воинские качества и суровое затворничество, сокольничьи не убивают зря и никогда не забавляются с такой жестокостью, какую она видела на ферме. Сокольничьи приносят чистую смерть, когда и если это необходимо, всегда рискуя собственной жизнью. Никто не смеет назвать их безжалостными варварами, что бы ни говорили волшебницы Эсткарпа об их обычаях.