— Мы нашли сцену обзора, — сказала Габи. Она обернулась и подала Сирокко руку.

На гребне холма росли деревья, за ними разверзлась пропасть. Ее глубина значительно превышала высоту деревьев. Хотя они росли очень густо и были переплетены виноградом, ни одно из них не было выше десяти метров.

Сирокко хотела взобраться на холм, чтобы посмотреть, что находится на другой стороне. Теперь она знала это. Холм не имел другой стороны.

Габи стояла в нескольких метрах от края обрыва. С каждым шагом перед Сирокко все больше открывалось зияющее пространство, но и подойдя к Габи, она не могла увидеть дна пропасти, оставалось лишь догадываться о ее глубине. Она измерялась в километрах. Сирокко замутило.

Они стояли у естественного окна, образованного двадцатиметровой брешью между деревьями. Впереди не было ничего, кроме двухсоткилометрового пространства.

Сирокко и Габи стояли у кромки обрыва, оглядывая пространства Фемиды. Прямо была тонкая полоска тени — возможно, такая же скала, как и та, на которой они стояли. Над полоской виднелась зеленая земля. Зелень постепенно блекла, переходя в белый, затем в серый цвет по мере того, как взгляд Сирокко блуждал от склона к полупрозрачному пространству, и превращалась наконец в сверкающий желтый.

Ее взгляд опять скользнул по удаленному изгибу скалы. Внизу поверхность ее была зеленее, обнимающие ее белые облака поднимались выше головы Сирокко. Как если бы она стояла на земной горной вершине — кроме одного. Земля казалась плоской, лишь пока она не смотрела влево или вправо.

Она накренялась. Сирокко сглотнула и, изгибаясь, вытянула шею, пытаясь придать земле горизонтальный вид, отказываясь верить, что вдали земля становилась выше, не поднимаясь.

Сирокко задыхалась и хваталась за воздух, затем опустилась на четвереньки. Так она чувствовала себя увереннее. Она подползла к краю и посмотрела налево. Над той стороной, которую она изучала, нависал затемненный участок. В ночи мерцало темное море, море, которое непонятно как оставалось в пределах своих берегов, разливаясь в ее сторону. По другую сторону от моря исчезло вдали другое световое пространство подобное тому, которое находилось впереди нее; видимость пересекала крыша — казалось, она вспухла навстречу земле. Сирокко понимала, что это оптический обман; крыша должна была казаться такой высоты только с того места, где она стояла.

Сирокко и Габи находились на границе постоянного дня. Справа над поверхностью земли начал появляться подернутый дымкой терминатор, он не был так резко и отчетливо очерчен, как терминатор планет. Он был шириной, как прикинула Сирокко, примерно тридцать-сорок километров. За пределами этой зоны царила ночь, но она не была непроглядной. В этой ночи находилось огромное море, оно было вдвое больше того, которое лежало в другой стороне. Море было таким ярким, будто его освещал яркий лунный свет, оно искрилось, как бриллиантовое.

— Не отсюда ли пришел ветер? — спросила Габи.

— Да, если только мы не вышли к излучине реки.

— Я не думаю. По мне, это похоже на лед.

Сирокко согласилась с ней. При входе в узкий залив лед ломался, в конечном итоге прилив превращался в реку, которая впадала в другое море. Местность была гористой, неровной, как гладильная доска. Сирокко не понимала, как река прокладывает свой путь через горы, чтобы слиться с морем по другую сторону хребта. В конце концов она решила, что ее вводит в заблуждение перспектива. Вода не может течь в гору даже на Фемиде.

За зоной льдов находилась зона дня, она была еще ярче и золотистей, чем та, которую Сирокко видала до сих пор. Она была похожа на пески пустыни. Чтобы добраться туда, надо было преодолеть замерзшее море.

— Три дня и две ночи, — сказала Габи, — это явно выходит за пределы теории. Я говорила, что мы могли бы увидеть почти половину поверхности Фемиды, но такого я не ожидала.

Сирокко проследила за пальцем Габи, указывавшим на серию чего-то, что выглядело как канаты, которые брали начало на земле и под углом поднимались к крыше. Три каната находились на одной линии прямо напротив Сирокко и Габи, ближайший почти скрывал два остальных. Сирокко видела их раньше, но не обратила на них внимания, так как не поняла, что это такое. Теперь она рассмотрела их поближе и нахмурилась. Они были подавляюще огромны, как и многое на Фемиде.

По ближайшему канату можно было судить об остальных. Он находился километрах в пятидесяти, но было видно, что он состоит из по крайней мере сотни прядей, сплетенных вместе. Каждая прядь была толщиной двести или триста метров. Остальных деталей с такого расстояния видно не было.

Все три каната в ряду поднимались над морем километров на сто пятьдесят, если не выше, пока не соединялись с крышей в точке, где, как догадывалась Сирокко, должна была находиться одна из спиц, видимая изнутри. Это был конусообразный раструб, похожий на колокол трубы, который, расширяясь, превращался в крышу, и сторонами обода колеса. Приблизительно в пятистах километрах от колокола видны были еще канаты.

Слева от Сирокко тоже были канаты, но они поднимались вертикально к арочному потолку и исчезали, проходя сквозь него. На некотором расстоянии от них находились и другие рамы канатов, которые под углом поднимались к отверстию, где находилась спица, не видимому Сирокко с того места, где она стояла.

В тех местах, где канаты соединялись с землей, они подтягивали ее к широкому горному основанию.

— Похожи на растяжки подвесного моста, — сказала Сирокко.

— Точно. И вот что я думаю. Здесь не нужны опорные столбы. Канаты, должно быть, закреплены в центре. Фемида — циркулярный подвесной мост.

Сирокко вытянула шею и посмотрела вниз на удаленную не менее чем на два километра землю.

Скала была почти отвесна, становясь более пологой лишь около дна.

— Тебе не приходило в голову спуститься вниз? — спросила Габи.

— Приходило, но мне становится не по себе при мысли об этом. Да и чем там лучше, чем здесь? Тем более что мы убедились — здесь можно жить.

Сирокко замолчала. Что же им делать дальше?

Можно, конечно, попытаться обеспечить себе сносное существование, если под этим понимать хижину из прутьев и диету из сырого мяса и фруктов. Но она сойдет с ума через месяц…

А земля внизу была прекрасна. Среди невероятно крутых гор как самоцветы сверкали озера. Были видны волнующиеся луга, густые леса. Далеко на востоке нависало полуночное море. Было не ясно, какие опасности таит в себе эта земля, но она манила Сирокко.

— Мы можем спуститься по лозам, — сказала Габи, указывая в сторону возможного спуска.

Скалу покрывала растительность. Из обнаженной горной породы, крепко цепляясь корнями за камни, росли массивные деревья. Собственно поверхность скалы была видна лишь небольшими заплатами. Но даже они смотрелись совсем неплохо — базальтовые образования в форме столбиков с широкими шестиугольными платформами там, где столбики внезапно обрывались.