– Ты – рабыня!

– Раб тот, кто мыслит, как раб. Для иных «раб» – пустое слово.

– Ты предала свободу!

– Каким же образом?

Конечно, я знала ответ на свой вопрос, но в беседе с подобным человеком стоило проявить терпение, внимательность и осторожность.

– Не дав свершить справедливое возмездие.

Теперь мне нужно было предстать невинной и наивной.

– Если можешь спасти жизнь, не имеет значения, чья это жизнь.

Похититель нахмурился:

– Откуда ты такая?

– С Белой земли, – без запинки соврала я. – Мой народ живет в снегах, там, где свет рождает день, а холод – ночь. Там, где долгими зимами небо сияет зелеными огнями и где нет рабов и хозяев. Есть лишь белый искрящийся простор, семья и бескрайние стада.

Я тихо всхлипнула. Играть особо не понадобилось, напротив, едва не разревелась, в памяти неожиданно всплыли образы матушки и нашего с ней сада за старой мельницей. Насколько соскучилась по дому, тоже не подозревала. Пережитый стресс обострил эмоциональное восприятие.

– Как твое имя?

– Индан.

– Нет, – мой упрямый собеседник оказался любопытнее, чем мне хотелось бы.

– Как тебя зовет твой народ?

– У нас нет имен.

Машина начала подпрыгивать на ухабах, а не просто трястись. Либо это означало, что мы за город выехали, либо оказались в бедном районе. К сожалению, за все то время, что я прожила в Сунда Келапа, видела не много и могла лишь предполагать.

– Так тебе поэтому не любопытно мое имя?

Я состроила виноватое лицо:

– Не хотела обидеть. Как ваше имя?

– Бурый.

– Похоже на прозвище, как у меня.

Господин Бурый усмехнулся и подозрительно сощурился:

– Верно. Имени своего я и сам уже не помню. Так как же вы зовете друг друга?

Я медленно подняла руку и прикоснулась к плечу Бурого.

– Так. Называют только зверей. Разве я похожа на зверя, чтоб меня называть? – дальше я изобразила раненую гордыню.

Сказать, что собеседник был ошеломлен, не сказать ничего. Иное мышление, иной социум, иные правила настолько захватили его, что он не сразу собрался с мыслями.

– Как же ты позволила себе имя дать?

– Я поняла, что имя – это вежливость для вас. Со своими правилами в чужой дом не приходят.

Совесть тут же напомнила о том, с каким энтузиазмом я объясняла Вангьялу, что и как неправильно в его мире. Зато желтые глаза Бурого загорелись живым любопытством. С этого момента я перестала быть разменной монетой. Теперь я была нужна ему. Разум человека всегда стремится к неизведанному.

– Чем ты убила собаку судьи?

– Ядом зеленой… – Я осеклась и задумчиво покусала губу, затем продолжила: – Не знаю, как перевести название. Не видела здесь еще такой травы.

– Складно врешь.

Я нахмурилась и склонила голову чуть набок, внимательно глядя в глаза Бурого:

– Вы все здесь такие странные.

– В чем же наши странности?

– Во всем. В домах, в речи, в поведении, в образе жизни. Вот вы боретесь с рабством, верно?

Бурый кивнул. Хотел подловить меня на вероятной лжи, но вместо этого заинтересовался мной еще больше. Вангьял пока так и оставался самым умным из здешних обитателей.

– Но вы не готовы победить.

Я с усмешкой взглянула на сузившиеся глаза и плотно сжатые челюсти.

– Вы готовы бороться и умирать, но не знаете, что делать после победы. Или я ошибаюсь?

Первая оценка была верной. Бурый вспылил. Его захлестнула тихая ярость.

– Приехали, – сквозь зубы выдавил он и едва не вывихнул мне плечо, выволакивая наружу из грузовика.

Я сощурилась от яркого дневного света, а когда открыла глаза, поняла, что ошиблась. Город мы не покинули. Меня потащили по грязной, отвратительно пахнущей улочке и прямо в подвал одного из домов.

– Сиди! – скомандовал зло Бурый. Бросил меня на пол в крошечной комнате без окон и вышел, захлопнув тяжелую железную дверь.

Я вздохнула, встала на ноги и отряхнулась. Утро выдалось хорошее, день намечался паршивый. Остынет мой новый знакомый только к вечеру, а любопытство возьмет верх над гордыней только к завтрашнему дню. Впрочем, мог попасться субъект и похуже. Люди часто принимают психопата за лидера.

Я огляделась более внимательно. Серые грязные стены со следами нескольких слоев старой краски. Каменный пол, беленый высокий потолок и надежная дверь с засовом снаружи. Сырость, плесень и неприятная прохлада. Зато освещение есть, пусть и в виде тусклой желтой лампочки. Я толкнула дверь на всякий случай. Не помогло. Клетку для заложницы надежную нашли. Ни шанса на побег. Я вздохнула, уткнулась лбом в дверь и запела сначала тихо, потом громко.

Я была права. Бурый вернулся вечером с водой, матрасом и каменной физиономией. Ничего не сказал и не спросил, бросил матрас, поставил керамическую миску с водой на пол и удалился. Я обрадовалась всему: и воде, и сну в одиночестве. Не лучшая ночь моей жизни, но хотя бы спокойная.

Поутру Бурый явился снова. На этот раз каменная физиономия желала общения.

– Как ты сюда попала?

– С охотниками. Это было лето искателей. Раз в сто зим мы отправляемся на поиски новых земель.

– И где же другие охотники?

– Где-то ходят, а может, уже возвращаются или умерли. – Я сидела на матрасе со скрещенными ногами и невинными глазами смотрела на незваного гостя снизу вверх.

– Ты предрекаешь нам гибель?

– Нет. Я только сказала, что вы не готовы быть победителями. Вы заранее готовы проигрывать снова и снова.

Злость обуяла Бурого с новой силой, но на этот раз он с ней справился.

– Ты нас не знаешь.

– Вас не знаю, но вижу законы вашего общества. Вы не стремитесь уничтожить рабство. Вы стремитесь уничтожить хозяев и занять их место. Это разные вещи.

– И что же ты предлагаешь? – с плохо скрываемым ехидством и яростью процедил Бурый.

– Ничего. – Я вытянула вперед руки и повернула ладони вверх, демонстрируя здешний жест примирения. – Я всего лишь говорю, что думаю. Отчего ваше общество так не может слышать искренние мысли окружающих людей? Почему вы так нуждаетесь во лжи?

И вновь предводитель повстанцев попал в капкан инакомыслия. Он растерялся и задумался. Если я права, а я права, то он не позволит себе быть как все.

– Ты права, мы были не готовы побеждать, но так было раньше. Сейчас мы готовы, теперь все иначе. И ты, сама того не понимая, нам поможешь. Уже помогаешь.