самым хорошим, по стоимости выходило примерно пятьдесят семь тысяч долларов за месяц. Откуда у нас такие деньги? За нас платил тогда Андрей Михайлович Рябинский, промоутер Александра Поветкина и Дениса Лебедева, хотя он на тот момент даже не был знаком с моим мужем лично.

Вот как вспоминает об этом Сурхай Сунгуров:

– Мы всегда вместе были. Постоянно кто-то из нас находился в госпитале. Потом там был какой-то ивент по ММА, на который прилетали Камиль Гаджиев с Бату Хасиковым. И Рябинский через них вышел на связь, говорит: «Я буду оплачивать, хочу помочь. И вот реабилитационный центр, где Мага лежал около полугода, полностью оплатил Рябинский. Как мне известно, это 300–400 тысяч долларов.

Передам слово самому Андрею Рябинскому:

– Я услышал о Магомеде как о боксере задолго до трагических событий, потому что он хорошо шел, сильно поднимался в рейтингах. Было понятно, что он отличный спортсмен!

Лично я с ним знаком не был. Познакомились мы уже позже, после всех этих событий. В общем, я подключался к этой истории, не будучи с ним знакомым лично. Просто сама по себе ситуация тронула до глубины души. Молодой парень, подающий надежды, прекрасная семья…

Вообще, я довольно сильно был погружен в бокс на тот момент. В принципе, много делал в боксерском мире каких-то некоммерческих, благотворительных вещей, которые я считал правильными. И здесь подключился потому, что эта ситуация задела за живое.

И с Баканай мы потом уже познакомились. Она очень приятный, спокойный человек. И вообще, это та семья, которая вызывает исключительно положительные эмоции. Они очень симпатичные люди. И дети у них прекрасные. А Баканай – самоотверженная женщина, которая многое отдала, проявила себя очень мужественно в этой ситуации. Оказалось, что хрупкая женщина – при этом очень сильный человек!

Словом, Андрей Михайлович взялся нам помогать и оплачивал реабилитацию моего мужа примерно семь месяцев. Хотя это должен был делать не он, а виновники трагедии.

Именно поэтому люди, которые хорошо знали США, предложили мне подать в суд. Кто-то привел нам в больницу адвокатов, но тогда мне было еще не до них.

– Я не хочу со всем этим связываться! – искренне говорила я. – Мага через несколько месяцев встанет, и мы уедем домой.

Мои адвокаты до сих пор на меня сердятся за то, что я в них не верила. Но в итоге мы все-таки подали в суд за несвоевременно оказанную помощь и выиграли процесс.

Как звучит… Сегодня подали, завтра выиграли и кругленькую сумму получили, да? Нет. Это только в кино доказать свою правоту в американском суде очень легко: вышел, все рассказал, как настоящий оратор, публика поплакала, похлопала, судья в парике строго стукнул молотком… А в реальности это долгое и муторное дело!

Меня сразу же замучили всяческими поездками и разбирательствами. К тому же я почти не общалась с адвокатами: они могли позвонить, а я попросту не поднимала телефонную трубку.

Поймите, меня не интересовали деньги, тяжбы и прочие суетные земные дела – я просто хотела поднять своего Магомеда и забрать оттуда!

Нам потребовалось более пяти лет, чтобы выиграть первый суд – против Нью-Йоркской комиссии врачей, состоявшей из восьми специалистов. Все они должны были отвечать за здоровье боксера и постоянно его проверять. Чью-то вину удалось доказать сразу же, с другими пришлось разбираться дольше. Последний суд мы выиграли совсем недавно (относительно момента написания этой книги)…

Виновные выплатили штрафы. Для нас это было важно: если раньше мой муж зарабатывал и обеспечивал семью, то теперь я осталась без кормильца, с тремя детьми! Мы судились не столько ради восстановления справедливости, сколько для того, чтобы нам было на что жить. На мне висели долги от больницы на миллионы долларов, а дочери ходили в школу и садики – это тоже стоило денег…

Мне предлагали увидеть соперника моего мужа, Майка Переса. Я отказалась. Зачем мне это? Перес ни в чем не виноват, ведь он делал то же самое, что и Мага, – дрался. И это было не подлое уличное нападение, а честный спортивный поединок. У нас говорят так: «Раз суждено, значит, так и будет». У Магомеда были все шансы на победу, но получилось наоборот.

Сам Майк тоже с нами не связывался особо, но я слышала его интервью, где он очень сочувствовал нам. Более того, ему было очень плохо, он стал как бы бояться выходить на ринг, начал потом проигрывать. Но… сделанного не вернуть.

Ни с кем из обвиняемых я тоже ни разу не встречалась лично. Что толку? Если бы я могла их отколотить как следует и тем самым вернуть моего Магомеда назад, я бы так и сделала – но ведь так не бывает… Даже просто говорить с этими врачами не было желания. Я и не смогла бы им ничего вразумительного сказать – не знаю языка на должном уровне. Хотя мои эмоции они бы поняли, но думаю, что медики и без того осознавали свою вину в случившемся и сочувствовали мне по-человечески.

Адвокатам тоже было не очень приятно вести мое дело: моя семья разрушена, а тут они, со своими постоянными вопросами… Тем более, что американцы сами по себе неплохие люди – постоянно улыбаются, всегда приветливы, внимательны. Я чувствовала, как им бывает неудобно одолевать меня постоянными уточнениями.

Самым сложным было объяснить дочерям, что произошло с их отцом. Точнее, двум старшим – Патимат на момент трагедии не было и года. Она все время видела своего папу в постели и, к сожалению, не знает его другим. А вот Сайгибат и Шахризат все время ждали, что папа, который получил удар и заболел, вылечится и будет чувствовать себя так же, как и раньше.

Мало того, Магомед приучил дочерей ходить в кафе и рестораны, развлекаться на всю катушку – и они долго не могли привыкнуть к тому, что наша жизнь изменилась до неузнаваемости. Еще он щедро «платил» им за хорошее поведение – баловал разными способами. А я теперь должна была как-то объяснять девочкам, что мама, в отличие от папы, уже не сможет делать все как раньше…

Год назад был такой случай. Средняя дочка делала папе массаж правой руки, которая у него не работает, и попросила:

– Пошевели пальцами!

– Не могу. Моя рука умерла, – ответил Магомед.

– Неправда! – закричала Сайгибат сквозь слезы. – Она не умерла! Ты еще сможешь двигать пальцами!

Рыдая, она прибежала ко мне. Я спросила мужа, зачем он так ей сказал, а он лишь смеялся. Весельчак… Несмотря ни на что – весельчак и оптимист! И если старшая дочь понимает