Тут в мою речь вмешался Кеша:

— Правильно говоришь. А кассу, что сейчас в школе, предлагаю разделить по всем, и пусть каждый свою долю сам прячет, хоть не так обидно будет, если все заберут сразу с одного места. Да, и вот еще что. Надо попробовать учителя выручить. Может, письмо напишем, что без тренера нам всем плохо и что скоро начнутся соревнования, а без него никак не обойтись. Может, смягчит кого такое письмо? — Последние слова он произносил совсем по-детски, слегка ломающимся голосом, внутренне переживая гораздо больше, чем показывал это внешним видом.

Возражений не последовало ни по одному из пунктов. Все занялись распределением задач на завтра, а Кеша ушел пересчитывать и делить общую кассу. Но не прошло и пятнадцати минут, как в дверь громко постучали. Мы всегда свои собрания проводили, закрывая входную дверь, и этот раз не был исключением. В комнате повисла мертвая тишина, а из соседнего помещения выглянул Кеша, одновременно задавая вопрос:

— Что теперь делать?

И опять тишина, и все смотрят на меня.

— Бумаги и деньги из сейфа — в коробку, коробку — в кладовку со швабрами, может, сразу не найдут, — выпалил я первое, что пришло на ум, и увидев, что Кеша скрылся в проеме двери, повернулся к ребятам.

— Доски все быстро достаем и сидим, играем! Дверь не открывать, тянем время, пока Кеша не вернется, — произнес я на одном дыхании и не спеша направился к входной двери. Никто спорить не стал. Вскочив со своих мест, ребята заметались по комнате, стаскивая со стеллажей и раскладывая шахматные доски по столам. На все ушло не более пятнадцати секунд, но тянулись они невероятно долго. В дверь снова постучали, в этот раз гораздо громче. На мою радость в комнату вбежал Кеша и доложил:

— Все сделал, можно открывать.

После его слов я бегом устремился к двери. Открыв ее, я внутренне приготовился к встрече с неприятностями, но на пороге стоял наш учитель. Ни слова не проронив, он прошел мимо меня в комнату. Закрыв входную дверь, я посеменил вслед за ним. Зрелище, представшее перед нашими глазами, было очень комичным. Некоторые ребята, как в детской игре «замри», застыли в разных позах. Другие, так и не успев расставить фигуры, с умными лицами таращились на пустые доски. Я не выдержал и громко рассмеялся, и ребята, наконец, тоже посмотрели друг на друга, и вот уже вся комната заходила ходуном от ребячьего гогота. Еще продолжая смеяться, все поднялись со своих мест и окружили меня и учителя. Учитель даже не улыбнулся и молча ждал, пока все успокоятся. Спустя немного времени он заговорил:

— Садитесь по местам. Разговор долгий будет.

Дождавшись, пока все ребята расселись, он, как бы подбирая слова, медленно начал:

— Вы, наверное, уже знаете, что меня вызвали в отделение милиции. Причиной вызова стала моя деятельность как кооператора. В связи с ней от меня требовали дать свидетельские показания в адрес директора завода «Электроприбор», который, как выяснило следствие, недопоставлял продукцию в Москву, чем, с их слов, нанес огромный ущерб нашей стране. И я сразу перейду к концу, избавив вас от подробностей допроса. У меня было всего два варианта. — Он обвел взглядом всех ребят, остановившись на мне, и, сделав небольшую паузу, продолжил:

— Либо я преступник, скупающий так нужный нашей стране товар и продающий его направо и налево, и тогда меня и вас… — И он опять, но уже более пристально посмотрел на каждого в этой комнате и продолжил:

— Сажают в тюрьму. Либо я соглашаюсь с выводами следствия, что не по своей воле, а только по указу директора завода реализовывал продукцию, а он на этом наживался. Мои возражения по поводу того, что подобными делами занимаются предприниматели в Москве, что мы тоже действовали в рамках закона и, наоборот, помогали бороться с дефицитом товаров на полках нашего города, — даже слушать не стали. На допросах мне объяснили, что есть система распределения продукции из центра по регионам и оставлять товар на местах разрешения никто не давал, да и кто я такой, чтобы пытаться изменить существующий годами механизм. В общем, по сути, ребята, вариант выйти и не запятнать вас у меня был всего один. И я подписал все заявления против директора завода. Сказать мне больше нечего. — И он сел, обхватив голову руками.

Мы молчали. А что нам было говорить. Нет, неправильно! Пусть в тюрьму — мы, а не директор завода. Все понимали мотив поступка учителя, но на душе было мерзко. Мне кажется, в этот момент ребята впервые осознали огромную разницу между детской забавой, когда они больше играли, чем серьезно работали, и жесткой действительностью. Да и я сразу ощутил пропасть между поверхностным представлением об успешности предприимчивых людей нового времени и тем, с чем они реально столкнулись на пути к своему финансовому благополучию.

— Все, на сегодня новостей хватит, все по домам. Завтра обсудим, как дальше будем жить, — проговорил учитель. Разбредались все с понурыми лицами.

— Миша, подожди! — уже вслед мне крикнул учитель. — Хочу твои мысли послушать по всему этому. Брат твой с чем-то подобным сталкивался?

— Не знаю. Точнее, не уверен. Вроде нет, — промямлил я. — Хотя он сейчас почти не бывает дома, но я обязательно узнаю.

— Да уж ты узнай, пожалуйста. За эти два дня мне было о чем поразмыслить. У меня, как оказалось, еще свежи воспоминания, хотя я думал, что они давно стерлись. Как моего деда в 23-м году расстреляли без суда и следствия из-за двух мешков зерна, оставленного им для семьи, а не отданного на нужды армии. Власть в нашей стране во все времена была только карающим органом, и иллюзию о «государстве для человека» выбьют из тебя кирзовыми сапогами, если вдруг забудешь об этом. Не думаю я также, что и от меня так просто теперь отстанут. Пока они получили, что хотели на данный момент, а за меня возьмутся чуть позже. Так что, скорее всего, бизнесу нашему конец, — подвел он итог и грустно вздохнул. — Страшно мне за вас и за себя, Миша.

Мне было невероятно грустно слышать эти слова, но я уже думал о другом. Ведь слезами горю не поможешь, и я решил вспомнить, какие еще подводные камни подстерегали предпринимателей в их бизнесе в 90-е годы. А вспомнить было что. Помимо массовой бедности, точнее на ее фоне, возникла почти полная анархия во всех сферах. Из «процветающего и светлого» общество