Вот это уже не совпадение.

Я поняла, что здесь, в этой самой телефонной будке, побывала в свое время Надя Боровик. Она запомнила слова Сарафановой, нашла в справочнике телефон химчистки «Саламандра» и наверняка позвонила туда… Ждать не стала, как увидела таксофон, так и позвонила.

Я сейчас иду по ее следам, повторяю то, что она делала, значит… значит, я должна позвонить по этому телефону!

Я еще раз внимательно взглянула на страницу справочника и заметила некую странность. Напротив названия остальных химчисток был указан адрес и номер телефона, но напротив «Саламандры» – только телефон, никакого адреса.

А ведь это очень нелогично: если владельцы химчистки заплатили деньги за то, чтобы поместить в справочнике информацию, им важно сообщить потенциальному клиенту адрес своего заведения. Потому что человек не поедет в химчистку на другой конец города.

Я положила в автомат монету и набрала номер химчистки.

Собственно, я еще не знала, что скажу, когда дождусь ответа. Но мне и не пришлось ничего говорить.

В трубке раздался равнодушный голос автоответчика:

– Вы позвонили в химчистку «Саламандра». Ваш звонок важен для нас, но, к сожалению, сейчас мы не можем вам ответить. Сообщите информацию или изложите ваши пожелания после короткого сигнала. Затем перезвоните через десять минут, и мы вам непременно ответим.

Это показалось мне сложным и подозрительным. Если все равно нужно еще раз звонить через десять минут – для чего оставлять сейчас свое сообщение?

Однако в чужой монастырь не лезут со своим уставом. Раз уж у них такие правила игры – буду их соблюдать.

Я дождалась сигнала и проговорила:

– Я хочу сдать в химчистку шелковые занавески. Вы выполняете такую работу? И сколько это будет стоить? И еще, сообщите, пожалуйста, ваш адрес!

Телефон разъединился, из трубки понеслись сигналы отбоя.

Я повесила трубку и вышла из кабины.

В принципе можно было не ждать на вокзале, перезвонить через десять минут с мобильного. Однако я решила для чистоты эксперимента перезвонить из этого же таксофона. Ведь Надя наверняка поступила именно так, поскольку сотового телефона у нее не было, а я сейчас повторяю все, что делала она.

Я несколько минут походила вокруг, полистала книжки на лотке, купила мороженое и съела. Десять минут прошло, и я снова направилась к знакомому таксофону.

Перед самой кабиной я столкнулась с загорелым парнем кавказского вида. Он уже взялся за ручку, когда я подлетела и взмолилась:

– Пропусти, мне очень нужно позвонить!

– Тэбе нужно, да?! – возмутился он. – А мнэ не нужно? Если я нэ местный, значит, позвонить нэ могу?

– Ну, пожалуйста! – Я приложила руку к сердцу. – Очень прошу, пропусти! Я любимому человеку позвонить хочу! У меня, может, судьба решается!

– Ладно, звони! – Кавказец сделал широкий жест и отступил в сторону. – Мнэ нэ жалко! Если любимому звонишь – это святое!

Я взглядом поблагодарила его, юркнула в кабину и снова набрала номер «Саламандры».

После трех длинных гудков снова раздался невозмутимый голос автоответчика:

– К сожалению, мы временно не принимаем такие заказы.

– Как – не принимаете? – машинально пробормотала я. – Почему не принимаете? А какие же тогда принимаете?

Впрочем, добиваться ответа у автоответчика бесполезно. Из трубки уже неслись гудки отбоя.

Я разочарованно повесила трубку и вышла из кабины. Снаружи меня ждал обиженный кавказец.

– Нэхорошо, дэвушка! – сказал он, сверкая глазами. – Сказала – любимому звонить, а сама в книжке номэр смотрела! Если я нэ местный – значит, мэня обманывать можно?

– Извини… – пробормотала я и направилась к метро.

– Сегодня только это, – я выложила на стол сыр, ветчину и жареную курицу в пакете.

Курицу я купила в ларьке возле больницы, она благоухала чесноком и еще какими-то травами.

– А супа нет? – протянул дядя Вася.

– Совесть имейте! – возмутилась я. – Где я вам суп сварила бы – в поезде?

– Извини, дочка, – примирительно сказал Егор Иванович, – просто после твоего рассольника на больничные супы и глядеть неохота.

В палате произошли некоторые изменения. Егору Ивановичу выдали алюминиевый костыль, Петюне поменяли повязку, а дядя Вася обольстил сестру-хозяйку, и теперь на подоконнике красовался новый электрический чайник. На чайник приходили любоваться больные из других палат, и все удивлялись, как это дяде Васе удалось. Я только посмеивалась – давно уже поняла, что мой напарник притягателен для дам в районе пятидесяти лет.

Пока они ели, я излагала свои приключения.

– Молодец, Василиса! – одобрил дядя Вася. – Грамотно действовала. Вот только в химчистку эту звонить не нужно было самой.

– Да я не по мобильнику, – отмахнулась я, – и вот еще что… – Я рассказала про зеленую шариковую ручку.

– Точно Надя туда звонила… – пробормотал дядя Вася.

– Звонила и куда потом пошла? Что ей там сказали? – заволновался Егор Иванович. – Нужно выяснить!

– Не торопись, Егор, – нахмурился дядя Вася, – не гони лошадей! Если она в этой химчистке что-то выяснила, куда-то они ее направили, то это может быть опасно. Обдумать надо все тщательно. И вообще, предоставь это дело профессионалам.

Егор Иванович бросил очень выразительный взгляд из-под нависших бровей – дескать, какой ты профессионал, лежишь тут со мной рядом и ни фига не делаешь. Девчонка за тебя работает, а ты только ешь да пузо поглаживаешь. Вообще-то он прав, но с дядей Васей мы сами разберемся.

– Давайте чай пить! – заторопилась я. – Заодно и чайник обновим!

К чаю были сухари с маком и коробка конфет «Птичье молоко». Петюня оживился и мигом умял штук десять, пока я не отняла коробку.

После чая я прибиралась в палате, ворчала на дядю Васю, что залил майку кетчупом, и гоняла Петюню, который крошил сухари на пол. Егор Иванович надел халат и вышел, опираясь на костыль.

– Курить пойду! Ужас, как хочется!

– Ладно, а я домой поеду, – сказала я. – Бонни совсем извелся. Какие будет указания на завтра?

– Да какие указания, – уныло сказал дядя Вася, – честно говоря, и сам не знаю, что делать. Хорошо бы выяснить, где эта химчистка находится, хотя, может, она и ни при чем вовсе…

В окно палаты вкатился огромный, желтый, как сыр или сливочное масло, шар луны. Петюня негромко всхлипнул и сел на кровати. В лунные ночи он чувствовал какую-то тяжелую, мучительную тоску, как будто внутри его болело что-то, чего на самом деле нет. В такие ночи ему хотелось куда-то идти, что-то делать. Только куда идти и что делать – он не понимал, и от этого тяжесть и боль становились еще мучительнее. Он снова всхлипнул и встал.