— Ну что вы! — пробасил Гриша. — Я пришел, всего лишь чтобы открыть дверь. Вы можете теперь выйти из комнаты.

— Ну и ну! Это что, хозяин распорядился?

— Да.

— Какое потрясающее великодушие! А вдруг я немедленно брошусь названивать в милицию или убегу на улицу? — ехидничала Лида.

— Это невозможно, — серьезно объяснял Гриша. — Все телефоны отключены и спрятаны в сейф, на улицу вы выйти не сможете — всюду охрана.

— Охрану можно обольстить, — Лида быстро подошла к охраннику и провела тыльной стороной ладони по его щеке, отчего он покрылся пунцовыми пятнами.

— Забор… — сдавленно произнес он.

— Что? — переспросила Лида.

— Даже если вы выберетесь из дома, двор окружен высоким забором… Все предусмотрено.

— Я и не сомневалась. Кравцов всегда был жутко предусмотрительным типом. Гад! — вздохнула она. — Просто проверила догадки. Ну ладно, воспользуемся ограниченной свободой. Ты можешь идти.

Гриша с облегчением покинул комнату.

Лида вышла из комнаты, решила обойти дом. Ее охватило странное чувство, что-то вроде ностальгии и легкой тоски. В этом доме она когда-то была счастлива, когда-то пришла сюда хозяйкой, сама обустраивала каждый уголок, старалась для любимого мужа, решала, где будет кабинет, а где детская комната. А теперь она узница в родном когда-то доме, и вообще все идет не так, как мечталось несколько лет назад… И детская комната пуста, а в кабинете Кравцов устроил бильярдную.

Она присела на любимый бежевый диван в гостиной и прикрыла глаза. Воспоминания снова стали появляться в ее памяти яркими живыми картинками. Встал перед глазами их первый Новый год в этом доме, и огромная живая елка рядом с камином, и множество разноцветных шариков на ней, и общая атмосфера праздника оттого, что на улице темнота и холод, крупными хлопьями падает снег, воет ветер и сугробы по пояс, а они вдвоем, в теплом и уютном доме, обнявшись, смотрят на снегопад и на мерцающий огонек свечи, и счастливее на этом свете нет никого.

Лида откинулась на спинку дивана и вдруг почувствовала что-то твердое под собой. Пошарив рукой в щели между спинкой и сиденьем, она извлекла предмет, что мешал ей, и, еще не рассмотрев его, с трудом сдержала крик радости: это был ее мобильный телефон. Вероятно, отключив, один из охранников бросил его на диван, намереваясь потом убрать вместе со всеми Лидиными вещами, но телефон провалился в щель, и про него забыли.

Очень осторожно, спрятав трофей в широкий рукав блузки, Лида пробралась в ванную и, пустив воду, набрала знакомый номер. Она слушала долгие пронзительные гудки, скрестив пальцы, наконец немного хрипловатый и слегка недовольный, но такой родной голос на другом конце провода произнес:

— Алло?

— Юрочка, милый! Это я, Лида.

— Что? — Голос Гордеева ослабел.

— Я, Лида это! Меня похитил собственный муж, я сейчас в его доме, в Андреевске. Вытащи меня отсюда ради бога. Я очень скучаю. И хочу на свободу.

— Боже, Лидка, как я рад тебя слышать…

Они успели переброситься еще несколькими словами, прежде чем в дверь заколотили. Лида нажала на сброс, отключила телефон, быстро швырнула его под ванну, повернула замок.

— Что надо? — грубо спросила она.

— Простите, Лидия Андреевна. — Гриша выглядел смущенным. — Но Сергей Сергеевич просил не оставлять вас одну без присмотра.

— И ты хочешь присмотреть за мной в ванной? — Лида насмешливо смотрела на охранника. — Ну заходи.

Она расстегнула две верхние пуговицы на блузке.

— Я как раз собираюсь принять душ.

От смущения Гриша снова покрылся бурыми пятнами, не знал, что ответить, и только мямлил что-то. Лиде стало жаль бедного парня, тем более настроение ее поднялось при мысли о том, что Гордеев, скорее всего, скоро спасет ее из заточения. Поэтому, взяв Гришу за плечо, она весело сказала:

— Ладно, Григорий, отложим водные процедуры на потом. Пойдем-ка лучше попьем чаю.

Гриша благодарно закивал головой, и они пошли в столовую. Лида была спокойна — Гордеев уже знал, где она находится.

«Так, — подумал Гордеев, выйдя от Спирина, — теперь хорошо бы зайти к Маковским. Конечно, надежды на то, что там меня встретят радушно, нет никакой, но попробовать стоит. Сегодня, кажется, сорок дней со дня гибели Сони Маковской. Это очень кстати. Наверняка будет много народу, меня никто не заметит. Будет время осмотреться, понаблюдать за Маковскими. Ну а потом, возможно, удастся с ними поговорить… Посмотрим. В любом случае надо идти».

…Лес шумел листвой, где-то щебетали птицы. Веселый солнечный день совсем не соответствовал той атмосфере, которая царила на городском кладбище. Сегодня было сорок дней со дня смерти Сони Маковской. Рядом с могилой стояли люди, кто-то всхипывал, кто-то плакал навзрыд. Здесь каждый переживал страшную и бессмысленную гибель маленькой девочки…

Гордеев стоял чуть в отдалении от толпы, собравшейся около могилы девочки, и наблюдал за происходящим. Он все-таки успел застать тех, кто пришел сюда, на кладбище, помянуть убитую Соню Маковскую.

Трудно было не сообразить, кто из присутствующих мать покойной. Худая женщина с изможденным лицом, на котором выделялись большие глаза, с темными синяками под ними, вся в черном, стояла на коленях прямо на земле перед могилой, обнимала временно поставленный здесь небольшой деревянный крест, гладила рукой глянцевую фотографию, с которой задорно улыбалась Соня Маковская. Гордеев уже успел внимательно изучить эту имеющуюся в деле фотографию, на которой было изображено милое невинное создание.

Позади женщины стоял высокий мужчина, который поддерживал ее за плечи. Его лица видно не было. Но Гордеев и так мог себе представить, сколько скорби и страдания сейчас на душе у отца.

Адвокату было не по себе. Не от того, что он присутствовал на своеобразном апокалипсисе внутри одной отдельно взятой семьи (хотя и из-за этого, разумеется, тоже), не от того, что атмосфера кладбища, всяческих похорон и поминок действовала на него, как, собственно, и на любого нормального человека, угнетающе. Нет, он просто уже заранее ненавидел себя. Ненавидел за то, что ему, в сущности совершенно постороннему человеку, приходится присутствовать на этих поминках, за то, что скоро ему придется разговаривать с убитыми горем родителями, так сказать, бередить их рану. Ему было страшно, неловко, противно, когда он представлял себе разговор с ними. Как родители девочки отреагируют на то, что он адвокат Зайцева, убийцы, как все считают, маленькой Сони? Наверняка они сочтут это издевательством: адвокат убийцы на поминках жертвы…

«Нет, все-таки я зря согласился заниматься этим делом, — подумал Гордеев, — если бы не Лида…»

Вот мужчина с усилием поднял с колен мать девочки (она все никак не хотела отпускать крест на могиле) и повел ее прочь. За ними все присутствующие потихоньку направились к выходу с кладбища. Гордеев последовал за ними. Он не хотел ехать еще и на поминки в дом, он надеялся поговорить с родителями здесь, на кладбище. Но, по-видимому, это было неосуществимо. Да и слишком много народу. Гордеев вообще сомневался, что сможет поговорить с ними сегодня. Конечно, следовательская, а затем и адвокатская практика воспитала в нем достаточно хладнокровного человека. Но данная ситуация выбила из колеи даже его.