Роксолана не желала никого видеть, даже ее любимица Михримах не могла пробиться к матери, на стук следовал ответ:

– Нет!

Роксолана не плакала, она даже не стонала, несчастная женщина оцепенела, оглохла, онемела. Не потому что любила Мехмеда больше других, просто это была ее единственная надежда. Только Мехмед мог противостоять Мустафе, только Мехмед мог, придя к власти, не казнить остальных братьев. Когда-то мать взяла с него такую клятву и постоянно внушала, что закон Фатиха можно отменить, как только станет султаном.

Это была их с сыном тайна.

Ни с кем другим, кроме Михримах, она не могла говорить на эту тему откровенно, Селим жесток в деда, в честь которого назван, Баязид слишком беспокоен и ненадежен, Джихангир и вовсе увечен…

Но Михримах женщина, хотя ее муж Рустем-паша и влиятелен, но не настолько, чтобы удержать будущего султана от страшной резни, да и не имел Рустем влияния на Мустафу. Только Мехмед мог спасти султанскую семью от резни, только он.

Но теперь Мехмеда, ее единственной надежды, не было, и это обрекало остальных на смерть.

Может, прав Селим, твердя, что надо жить, пока жив?

Они решили построить для Мехмеда усыпальницу в Стамбуле, словно он уже был султаном. Нарушение? Но оба родителя так переживали горе потери сына, что никто не посмел протестовать или хотя бы укорить за такое решение. Да и кто мог сказать что-то против Повелителя?

Отложив все остальное строительство, за дело взялся Мимар Синан.

Мечеть Шехзаде получилась такой легкой и ажурной внутри, что глазам с трудом верилось, что все это не соткано из кружева, а выполнено из камня, что простоит века, а не рухнет завтра.

Мимар Синан знал свое дело, он одинаково гениально строил мечети и мосты, больницы и дворцы, небольшие караван-сараи и огромные крытые рынки.

Но никакая красота усыпальницы не могла вернуть родителям умершего сына, никакое величие постройки уменьшить их горе.

Мало того, у Роксоланы сразу закралось сомнение, материнское сердце не поверило во внезапную гибель сильного, здорового сына. Конечно, по Стамбулу поползли гадкие слухи, что шехзаде неумеренно пил и ел, что он был слаб от рождения, потому что рожден проклятой ведьмой, что его и вовсе не стоило выпускать из-под материнского крылышка…

Но Роксолана-то знала, что со всеми детскими болезнями Мехмед справился, он крепче Михримах, родившейся недоношенной, но теперь славившейся крепким здоровьем. Да и просто не верила.

Попробовала разузнать больше. Действительно, в Манисе не было никакой эпидемии, да и не время ей, все эпидемии начинались со Стамбула, распространяясь по империи кругами. Никто рядом с Мехмедом не заболел, даже находившийся рядом Мехмед Соколлу, и слуги тоже.

Умерли двое слуг, но позже самого шехзаде, заразившись от него.

Так почему же болезнь выбрала из всего дворца только их сына?

Вызвала Мехмеда Соколлу, заставила по дням и часам вспомнить, где был шехзаде, чем занимался, с кем встречался. Кажется, нашла – приходил какой-то человек, явно больной. Как допустили к шехзаде?! А он не к принцу шел, просто рядом оказался. В Манисе не столь жесткая охрана, как в Топкапы, пройти можно, хотя вокруг шехзаде много вооруженных людей.

– Вот именно! Если вооружен, то не подпустят, а если болен, то подходи?!

Роксолана уже не сомневалась, что сыну нарочно подсунули больного человека. Только кто?! Этого узнать не удалось.

Султанша требовала от Сулеймана расследования, жесткого, и злоумышленников наказать тоже жестоко.

Но султан отказался.

– Такова воля Аллаха. Когда он отнял у меня двух старших сыновей, я не проводил расследования. Это болезнь, она может погубить любого. Ты рвалась к умиравшему Абдулле, не считая, что это опасно.

Роксолана понимала, что он прав, не будь на то воли Аллаха, болезнь не пристала бы к Мехмеду, но смириться все равно не могла.

Боль не утихала, она лишь из острой, невыносимой, застилающей черным глаза и вызывающей желание кричать в голос, превратилась в тупую, ноющую…

У Сулеймана появилось много седых волос, у Роксоланы тоже, но ее седину хоть закрашивали.

Однажды она обратила внимание на то, как вдруг постарел супруг. Это добавило горя… Они ничем не могли помочь друг другу, оставалось просто поддерживать.

Были забыты государственные дела, не заседал Диван, строительство шло только одно – мечети Шехзаде, у Синана каким-то чудом оказался готов проект, во дворце и без того тихо, придворные изъяснялись на языке жестов – ишарете, а теперь так и вовсе словно в усыпальнице.

Нашлись те, кто осудил, говорили, что из-за смерти шехзаде султан по наущению проклятой ведьмы Хуррем готов погрузить в траур всю империю. Возможно, так и было, но жизнь сама заставила очнуться, причем Роксолану даже раньше султана.

Султанша позвала к себе сына, теперь уже старшего – Селима.

Шехзаде Селим поморщился: сейчас мать будет ему внушать, что лениться плохо. Он и сам это прекрасно понимал, видел, что старший брат Мехмед и сестра уходят вперед, а он из-за собственной лени отстает. Но к чему ему это учение? К чему учиться, если жизни всего-то до конца жизни отца – султана Сулеймана, а тот уже немолод.

Удивительно, но один и тот же факт на разных людей влияет по-разному, даже если факт касается их собственной жизни.

С ранних лет принцы знали о законе Фатиха: «Каждый, кто посмеет претендовать на власть, кроме правящего султана, должен быть уничтожен, кем бы он ни был». Конечно, сам Мехмед Фатих сказал иначе, но суть запомнили именно таковой. Этот закон и не принимался вовсе, Фатих просто дал совет потомкам. Потомки восприняли совет буквально, принявшись уничтожать все мужское потомство предыдущего султана, потому что оно могло претендовать на ту самую власть. А потом и собственное потомство на всякий случай тоже.

Безжалостно душились братья, дяди, племянники, даже сыновья и внуки, включая тех, кто лежал в колыбелях (проливать кровь членов султанской семьи нельзя, потому даже для младенцев использовали зеленый шелковый шнурок). Выжить должен только один – тот, кто на троне, остальные могли претендовать на власть, а потому, даже если этого не делали, все равно бывали убиты.

Сулейману повезло, за него всех родственников мужского пола вырезал отец – султан Селим Явуз, то есть Грозный. Самому Сулейману осталось лишь уничтожить двоюродного дядю (сына сбежавшего в Европу принца Джема) и его маленького сынишку, даже не подозревавшего о своих гипотетических возможностях занять трон Османов. Эти двое несчастных жили в крепости на Родосе, которую Сулейман взял долгим и тяжелым приступом на второй год своего правления.

Никто не мог понять, зачем ему Родос, но никто и не подозревал, что там два дальних претендента на власть, которые и претендентами-то не были.