— Меч мне.

Горыныч с готовностью подал свой оружье, лихо, выхватив его из ножен. В бледных лучах самодовольно блеснуло лезвие, длинное, украшенное рунами и залитое золотом.

Я затаила дыхание. За спиной моей, нервно переминался волк, так и не додумавшийся покинуть это небезопасное место.

Кощей не примерялся, не готовился к прыжку, он вроде бы даже не пошевелился, просто в одно мгновение смазанной, темной тенью ухнув вниз.

Я не взвизгнула, но не потому, что не испугалась, просто не успела выпустить из себя этот страх, а потом уже было поздно визжать. Да и глупо.

Кощей приземлился мягко, пружинисто, словно не с замковой стены прыгнул, а с крыльца княжеского дома.

Илья, не впечатленный демонстрацией силы, повел плечами, разминая мышцы и двинулся на своего противника.

— Твоя воля. Будем биться.

— С третьего удара положит. — вдруг выдал Тугарин.

— Ну нет, это ж, все-таки Илья. — не согласился Горыныч. — С седьмого.

Пока они развлекались, я погибала от нетерпения и страха.

В это именно мгновение, после непростого дня, после стольких непростых дней, после странных приключений, знакомств и забот у меня появился реальный шанс вернуться домой. Вырваться из плена непонятной, подчас опасной и такой непривычной нечисти.

И вместо того, чтобы радоваться, я каменела от ужаса. Потому что на полном серьезе, не в силах запрятать недостойное желание так глубоко, чтобы иметь возможность сделать вид, будто его и не было…я надеялась, что победит Кощей. Оправдываясь тем, что он меня все равно отпустит, что я вернусь сама, что я смогу еще немного побыть здесь.

Перед реальной опасностью вернуться обратно домой, к постылому жениху и еще возможной свадьбе, опасность свернуть себе шею под взглядом Лихо утратила свою остроту и растеряла добрую долю грозности. Я хотела немного отсрочить неизбежное, пожить еще чуть нетерпеливым ожиданием возвращения к отцу. Я всего лишь хотела иметь цель в жизни, и совсем не хотела, чтобы она вот так просто воплотилась. Только не сейчас.

Пусть потом. Позже…как-нибудь.

Илья занес меч, нависая над Кощеем, укрывая его своей тенью от рыжих лучей засыпающего солнца. Я отсчитывала удары своего сердца, лихорадочно размышляя о том, чего еще не сделала.

А не сделала я многого…

Не успела повыспрашивать у Бежаны что она думает о своем царе, доводя ее этим до истерики. Не нагрянула к домовым с щедрым предложением устроить бунт и вытребовать для них человеческих условий труда (едва ли они им вообще нужны, но план-то хорош!). Не поискала на Купальскую ночь в лесу цветущий папоротник, а ведь в этих местах он точно должен был цвести.

— Василиска, ты чего замерла? — поинтересовался Горыныч, первым заметивший мой пришибленный вид. — Не убьет Кощей богатыря, он чужую жизнь бережет.

Странно было услышать такое заверение, когда внизу ровно в это мгновение Илья с сосредоточенным видом теснил Бессмертного. Тот уворачивался, отступал и лишь трижды поднимал меч, от чего Тугарин недовольно сопел. Его слово оказалось не верным.

Кощей на фоне Ильи казался совсем не страшным, словно дворового щенка против царской гончей выставили.

Однако же, покружив немного вокруг врага, позволив ему помахать мечом, продемонстрировать и разворот плеч и богатырскую мощь, Кощей без каких-либо видимых усилий легко обезвредил противника — когда на землю брызнула красная, горячая богатырская кровь я не поверила своим глазам. И очень боялась, что бойцы по примеру наших дружинников сейчас в рукопашной сойдутся.

Не сошлись.

— Я вот все спросить тебя хотел, — говорил между тем Горыныч, будто пытаясь отвлечь меня от того, что творилось у стен, — тебя в детстве как звали? Не Василисой же? Девок же, все приласкать желают, так ведь?

— Вясяткой я была. — рассеянно ответила ему, умолчав о том, что и по сей день Васяткой оставалась. Дядька не любил что-то менять.

Вдумчивое молчание Змеев отвлекло таки меня от сражения. Да и смотреть там было уже не на что, Илья, неловко державший меч в левой руке мог считаться уже заведомо проигравшим. Кощей хранил на лице выражение смертельной скуки и это раздражало. Богатырь вон, воюет, старается, а этот даже вспотеть не удосужился…

— Что не так? — спросила я, не в силах игнорировать настолько внимательные взгляды.

— Ты же царевна. Как царевну можно было Васяткой звать? Кто осмелился?

— Воевода батюшкин. Он и верхом меня ездить учил, и стрелять.

Лица Змеев, пытавшихся осмыслить неожиданную информацию я решила считать наградой за все мои злоключения и невзгоды.

В этот счастливый час, на исходе дня приключилось две победы. Не очень значимая победа Кощея над богатырем, и моя блистательная — над мировоззрением двух чешуйчатых братьев.

Илья уезжал один, оставив Марьку мне.

Я порывалась спуститься, чтобы хоть раны богатырю помочь перевязать, но меня не пустили. Боялись, видимо, что вскочу на могучего коня да и ускачу от них в алеющий закат.

— Сам справится. — проворчал Горыныч, все еще не сумевший представить, как я, в образе исконной царевны, во всех своих сарафанах, с косой да в кокошнике, пытаюсь стрелять из лука. Ну не мог он помыслить, что для этого я в мужскую одежку наряжалась и волосы туго заплетала, чтоб не мешались.

Чтобы я не рыпалась, пока Илья у ворот возится, Тугарин на всякий случай меня за плечи приобнял. И стояла я бледная, растрепанная, с не до конца отмывшимися разводами чернил на лице, в чужом, не по размеру подобранном платье, и смотрела как от ворот, вдаль по дороге уезжает моя надежда на спасение.

И горевать по этому поводу не думала.

Только…странно немного было. Если Кощей даже с Ильей Муромцем справиться в силах, то что же за беда в его жизни приключилась, которую он сам побороть не может?

И если не может он, то кто сказал, что смогу я?

Домовые оказались неуступчивыми, упрямыми, неподкупными… просто невообразимо верными. Настолько верными, что мне становилось грустно от их молчаливого укора.

На все провокационные вопросы они отмалчивались, а когда я заговорила о варварских условиях труда, и о том, как сложно, должно быть, приходится им без простой человеческой благодарности, вручили пирожок (видать, чтобы замолчала уже) и выставили вон из кухни.

Я бы, наверное, обиделась, но пирожок оказался слишком вкусным.

Уж чего у домовых было не отнять, это дара так сговориться с продуктами, чтобы приготовленные из них блюда были диво как вкусны.

И пирожок, выданный мне на дорожку щедрой нечистью поражал воображение вкусом. Я поняла это с первого укуса и все не решалась сделать второй, осознавая, что за ним непременно последует третий, а там и до четвёртого недалеко, а за четвертым пятый, и в итоге пирожок кончится. Момент этот я пыталась отсрочить до последнего, бездумно бредя по открытой галерее, что тянулась вдоль полюбившегося мне сада. Заросший, одичавший, поражающий воображение не хрупкой красотой нежных цветов, но сокрушительной стойкостью упрямых сорных трав и лохматых, неуступчивых кустарников, он был прекрасен.