Вилма поступила в Государственный Университет Теннесси, где познакомилась с тренером по имени Эд Темпл. Тренер Темпл заметил упорство девушки, ее веру и природный дар. Благодаря его тренировкам она в 1960 году отправилась на Олимпийские игры в Риме. Там ее соперницей стала величайшая бегунья тех времен, немка Ютта Хайне. Никому еще не удавалось обогнать Ютту. Но в 100-метровом забеге победила Вилма Рудольф. И на 200-метровом она снова оставила Ютту позади, завоевав две золотые медали.

Наконец пришел черед 400-метрового забега, и снова Вилма должна была состязаться с Юттой. Первые две спортсменки из команды Вилмы великолепно стартовали в эстафете, но когда третья передала эстафетную палочку Вилме, та от волнения выронила ее – и увидела, как Ютта унеслась вперед. Никто не смог бы догнать эту быструю, как молния, девушку. Но Вилме это удалось!

Так Вилма Рудольф завоевала третью золотую олимпийскую медаль. В тот день она вошла в историю как первая женщина, награжденная тремя золотыми медалями на одной и той же Олимпиаде. А ведь врачи говорили, что она никогда не сможет ходить…

Мои партнеры по Disabled Ski Team[12] частенько подтрунивали надо мной: мол, настоящая моя проблема – не отсутствие ноги, а маленькая грудь. Они и не подозревали, насколько окажутся правы. В тот год я узнала, что во второй раз заболела раком – на этот раз он поразил обе молочные железы. Мне поставили диагноз двусторонней мастэктомии.

Услышав, что необходима операция, я поначалу не придала этому большого значения. В конце концов, мне ведь уже удалили ногу в ходе моей первой борьбы с раком в 12 лет – а потом я стала чемпионом мира по лыжным гонкам. У всех членов Disabled Ski Team не хватало какой-нибудь части тела. Более того, я убедилась, что даже в инвалидной коляске встречаются очень сексуальные мужчины, а женщина без рук может вести себя так, будто бы у нее все в порядке. Цельность никак не связана с наличием всех частей тела – это состояние души.

Но даже это понимание не помогало мне смириться с новыми шрамами. Придя в себя после операции, я начала судорожно всхлипывать и задыхаться. Я чувствовала, что больше не хочу терять части тела и проходить химиотерапию, не хочу быть храброй и сильной и ходить с намертво приклеенной к лицу улыбкой. Я вообще не хочу просыпаться. Дыхание мое так участилось, что анестезиологу пришлось дать мне дозу кислорода, а потом, к счастью, ему удалось меня усыпить.

Иногда во время спринта на подъеме – когда сердце, легкие и мускулы разгорячены, – меня вдруг охватывало ощущение, что в теле не осталось сил, чтобы идти дальше. Тогда я думала о предстоящей гонке, – о том, как пройду ее на пределе своих возможностей и какое удовлетворение испытаю, преодолев собственные ограничения. Это помогало мне дойти до финала.

То же упорство пригодилось мне в повторной борьбе с раком. После мастэктомии я знала, что единственный способ прийти в себя – вновь начать заниматься. Я отправилась в бассейн и в общем душе впервые обратила внимание на груди других женщин – большие и маленькие, обвислые и дерзко торчащие. Внезапно, спустя много лет после удаления ноги, мне стало неловко за мое тело. Я не могла заставить себя раздеться.

С этим нужно разобраться, решила я. Дома я разделась и долго разглядывала женщину в зеркале. Это было существо без пола. Взять хотя бы мое лицо – без макияжа я похожа на хорошенького мальчика. Плечи и руки сильные и накачанные, ведь мне постоянно приходится пользоваться костылями. Груди нет – вместо нее два выпуклых шрама на грудной клетке. Пресс сексуальный и плоский, ягодицы упругие, бедра четко очерчены – спасибо многолетним лыжным тренировкам. Правая нога заканчивалась еще одним длинным шрамом чуть выше колена.

Я вдруг поняла, что мне нравится мое бесполое тело. Оно полностью соответствовало моей личности. В нем была агрессивная мужская часть, которой нравилось надевать шлем и щитки для рук и ног, чтобы проходить через слаломные ворота. А была нежная женская, мечтающая когда-нибудь иметь детей, носить красивые шелковые платья, и чтобы любимый мужчина пригласил на ужин, а после уложил в постель и медленно раздел.

Шрамы на груди и ноге – это нечто очень важное. Это отметины жизни. У всех у нас есть шрамы; просто у кого-то они заметнее. Они говорят о том, что мы жили и не прятались от жизни. И если вглядеться пристальнее, как сделала я, то и в них можно увидеть свою особенную красоту.

Придя в следующий раз в бассейн, я полностью разделась и отправилась в душ.

Через девять лет брака у меня было все – во всяком случае, так я думала: новый дом, бассейн на заднем дворе, две дорогие машины у ворот и первый ребенок, который вот-вот должен был появиться на свет.

Но за несколько дней до родов разговор с мужем разрушил мой мир.

– Я хочу быть с ребенком, но кажется, больше тебя не люблю, – сказал он.

Я ушам своим не поверила! Конечно, во время беременности он отдалился от меня, но я думала, причиной тому страх и беспокойство от предстоящего отцовства.

Он признался, что пять лет назад у него был роман на стороне, и с тех пор его чувства ко мне охладели. В тот момент я думала только о ребенке и отчаянно хотела сохранить брак, поэтому сказала мужу, что готова его простить и хочу все наладить.

Последняя неделя перед рождением сына стала для меня настоящим адом. Меня терзало волнение от ожидания ребенка, страх потерять мужа и чувство вины, потому что я думала, что во всем виновата моя беременность.

Тиджей родился в пятницу, в июле. Он был так прекрасен и так невинен! Он понятия не имел, что происходит в мире его матери. Когда ему исполнился месяц, я узнала истинную причину, по которой его отец отдалился от меня. Он не только изменял мне пять лет назад, но и завел другую любовницу во время моей беременности, и до сих пор встречался с ней.

Когда сыну было пять недель, мы с ним уехали из нового дома, оставив позади бассейн и все мои разрушенные мечты, и поселились в квартире на другом конце города.

Я погрузилась в глубочайшую депрессию – не думала, что такое возможно. Никогда прежде мне не доводилось испытывать подобного одиночества, когда часы напролет проводишь наедине с новорожденным младенцем. Иногда на меня наваливалась такая тяжесть ответственности, что все тело содрогалось от страха. Родственники и друзья готовы были помочь, и все же эти часы отчаяния и несбывшихся надежд казались бесконечными.

Я часто плакала, хоть и старалась, чтобы Тиджей не видел этого. Мое горе не должно на нем отразиться, решила я. Первые три месяца его жизни я видела все сквозь пелену слез. Я вернулась на работу и старалась скрыть ото всех все, что произошло. Мне было ужасно стыдно, я сама не знала, почему.