Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Узри же мир, Мэри, незамутненный страхом.
Вот так просто. И так чудесно. (Конечно, после Великого Ослепляющего Затмения фраза про незамутненное зрение приобрела новый смысл, но не там и не тогда.) Мама цитировала пословицу чероки, которую узнала от своей мамы, а та от своей, и так далее, вплоть до самой настоящей женщины-чероки, впервые произнесшей эти слова. (Мамин отец был британцем, а вот мать – частично чероки, что, по-моему, прекрасный пример ироничности истории.) Из, я так гордилась этим наследием… и знаешь, что сделала? Начала врать о количестве индейской крови в моих венах. На самом деле я чероки где-то на одну шестнадцатую, но кто нет? Потому я превратила одну шестнадцатую в одну четвертую. Куда весомее. Я была совсем мелкой, еще училась в средних классах и вела себя как любой ребенок того возраста. Чем больше восхищения получала от учителей и друзей, тем ближе ощущала себя к своей древней родословной, родине, племени. Но, как говорится, правду не утаишь. В моем случае она всплыла наружу под заливистый мамин смех, когда директор сказал ей, мол, школа собирается наградить меня почетной грамотой на следующем вручении премии за достижения коренных американцев.
Разумеется, ничего мне не вручили. Но даже сегодня бывают мгновения – особенно когда я наношу боевую раскраску, – когда я действительно чувствую бегущую по моим венам кровь чероки, независимо от ее разбавленности. Поэтому из той самой частички моего сердца, что качает эту подлинную кровь чероки, я передаю тебе фразу: узри мир, незамутненный страхом.
Не знаю, с чего вдруг задумалась обо всем этом. Может, из-за множества ковбойских шляп и сапог вокруг. Политкорректно? Наверное, нет. НО Я НА ОДНУ ШЕСТНАДЦАТУЮ ЧЕРОКИ, ТАК ЧТО ВЫКУСИТЕ.
Как бы там ни было, я только что вспомнила о пачке чипсов в моем рюкзаке, так что собираюсь закончить эту запись еще одной маминой пословицей.
«Когда ты родился, ты плакал, а мир радовался. Живи же так, чтобы, умирая, радоваться, пока мир плачет».
Забавно, в детстве, когда мама это говорила, я не знала, смеяться или плакать. А теперь знаю правду. Можешь и смеяться, и плакать, Из. Потому что это практически одно и то же.
До связи,
вождь Ирис Мэлоун
Я закрываю дневник и сдвигаю щеколду на «СВОБОДНО».
Новый автобус и наполовину не заполнен, так что в моем распоряжении снова весь ряд. Учитывая редкое сборище индивидуумов на борту, отсутствие соседей не может не радовать. Да я будто в цирк уродов угодила. Напоминание о моей жизни в Глубине Юга. Москитолэнд: шип в моем боку, камень в моем ботинке, яд в моем вине. К сожалению, кажется, шип, камень и яд вместе со мной отправились на север.
Место «29B» – кормление грудью.
Пассажир «26А» заснул, пока жевал сырные крекеры.
«24B» и «24А» режутся в морской бой, оглашая окрестности воинственными звуковыми эффектами.
На «21D» тапочки с Багзом Банни и футболка с надписью: «ВСЕМ ПЛЕВАТЬ НА ТВОЙ БЛОГ».
«19А» и «19B», должно быть, мать и дочь, красивый латиноамериканский дуэт. Они спят, склонившись друг к другу, и это так очаровательно. Ладно, эти нормальные.
А еще… черт, «17C» хорош. Как я его раньше не заметила? Прохожу мимо, стараясь особо не пялиться. Он похож на этого парня из «Через Вселенную». (Блин, как его зовут?) Внезапно мои любимые кроссовки и толстовка начинают казаться нелепыми. Конечно, это не лучшие из моих шмоток – джинсы, например, отличные, хоть и слегка окровавленные. Но да, толстовка… хм-м. Утром надо было надеть старую мамину футболку с «Led Zeppelin», облегающую во всех нужных местах. По крайней мере, я мо…
«Какого черта?»
Добравшись до своего места, замираю. Бумажный сверток – коричневый, тонкий, квадратный – прислонен к моему рюкзаку. Я сажусь, беру его и сразу понимаю, что внутри. Я купила достаточно пластинок, чтобы узнавать их на ощупь.
Альбом «Remain in Light» группы «Talking Heads».
В почти идеальном состоянии.
Когда до меня доходит, кровь бросается в голову, приливает к щекам. Я приподнимаюсь и через спинку переднего сиденья оглядываю следующие.
И вот он.
Тролль-извращенец-мокасиново-пончастый-ублюдок, в шести рядах от меня, улыбается, как гиена.
В фильме моей жизни я ломаю пластинку пополам, открываю окно и выбрасываю куски на шоссе. Но поскольку окна в «Грейхаундах» не открываются, остается довольствоваться первым. Безумно жаль, потому что мама любит песни Дэвида Бирна, но ни одна частица Пончомена не осквернит наше совместное прошлое. Я вытаскиваю пластинку из конверта и ломаю надвое.
Улыбка гиены меркнет.
Рухнув обратно на сиденье, я дышу, думаю, адаптируюсь. Возможно, он вовсе за мной не следит. Вдруг у нас просто совпадает маршрут. И что, теперь не ходить в туалет? Весь оставшийся путь оглядываться через плечо? Еще не слишком поздно сдать ублюдка копам, пусть это и поставит крест на моей Цели.
«Соображай, Мэлоун».
Я бросаю обломки пластинки на соседнее сиденье. Полуденное небо снаружи уже заволокло дымкой. Смотрю на него здоровым глазом и размышляю… У меня есть деньги. Есть мозги. И нехилая интуиция.
«Что ж, интуит, на старт».
Достаю карту с отмеченным маршрутом, которую получила вместе с билетом. Следующая официальная остановка – Цинциннати.
«Внимание».
Я могу взять такси или… поймать тачку.
«Бамс».
Вот оно. Как лучше всего добраться до мамы, состоявшей в европейской гильдии автостопщиков?
«Бросить автобус».
Я вытаскиваю из рюкзака пакет чипсов. Они теплые и хрустящие, и, еще не начав есть, я решаюсь.
Я хочу сойти. Сбежать от всего: случайных остановок, странных запахов, неуютной близости Пончомена. Я брошу автобус в Цинциннати. По крайней мере, буду уже в нужном штате. Если честно, план почти без недостатков, разве что…
Сгорбившись, я поворачиваюсь и выглядываю из-за сиденья.
Хрум.
«17C» в трех рядах позади меня, через проход, прижимает к окну цифровой фотик.
Хрум.
Он старше меня – вероятно, чуть за двадцать, так что это не совсем уж исключено… ну, я имею в виду финал, где мы поженились и с тех пор путешествовали по миру вместе. Сейчас пятилетняя разница может показаться огромной, но когда ему будет пятьдесят четыре, а мне сорок девять, пфе, ерунда какая.
Хрум.
В нем есть что-то от кинозвезды, но не совсем. Как будто он мог бы покорить Голливуд, если бы не его гуманитарная деятельность, или волонтерство, или чистая совесть, несомненно до краев наполненная правдивостью, порядочностью и любовью к бездомным.
Хрум.
У него длинные каштановые волосы и прекрасные темно-зеленые глаза. И щетина на его лице совсем не подростковая, а такая… грубая, да, но не только. Она навевает мысли об охотниках и строителях. И плотниках. Говорит, что человек часто находится вне дома. Гребаная необитаемо-островная щетина – вот что это.
