Жанна отвечала:

― Любит он их или ненавидит, мне неизвестно. Нс я уверена, что все англичане будут изгнаны из Франции, за исключением тех, которые найдут здесь смерть.

Её спрашивали:

― Не великий ли грех уйти из дому без согласия родителей?

― К этому призывал меня долг,— отвечала она, - и если бы у меня было сто отцов и матерей, я все равно поступила бы так же.

Ее спрашивали:

― Можно ли было атаковать Париж в день рождения Богородицы?

― Соблюдать праздники, без сомнения, хорошо, — отвечала Жанна, — но было бы еще лучше всегда действовать по совести.

Ее спрашивали:

― Какими колдовскими приемами ты воодушевляла воинов?

И Жанна отвечала:

― Я говорила им: «Вперед!» — и первая показывала пример.

Ее спрашивали:

― Почему бедняки шли к тебе и воздавали почести, словно святой?

И она отвечала:

― Бедняки любили меня потому, что я была добра к ним и помогала чем могла.

Ее спрашивали:

― Почему во время коронации в Реймсе твоему знамени было отдано предпочтение перед знаменами других полководцев?

И гордо отвечала Жанна:

― Оно было в труде и подвиге, и ему надлежало быть в чести.

Девушка держалась геройски, боролась долго. Почти месяц тиранили ее, допрашивая по нескольку раз в день, сбивая, путая повторявшимися вопросами. И конец добились своего.

Однажды словно между прочим Кошон спросил:

― Знаешь ли ты через Откровение, что тебе удастся Пастись?

Девушка почуяла недоброе. Епископ настаивал:

― Разве твои голоса ничего не сказали тебе об этом? Удар попал в цель. Девушку задело за живое.

Они сказали, чтобы я была бодрой и смелой. За мои мучения они обещали мне награду, освобождение великой победой.

― И с тех пор, как они сказали тебе это, ты уверена, что будешь спасена и не попадешь в ад?

Вопрос был поставлен хитро. Епископ незаметно подменил тему спасения из тюрьмы темой вечного спасения, спасения души. Согласно учению церкви, никто не может знать, попадет его душа в рай или в ад. Жанне следовало ответить так же осторожно, как раньше она ответила на вопрос о благодати. Но девушка была слишком утомлена и на момент утратила ощущение опасности.

― Я верю в это так же твердо, как если бы уже была спасена.

Кошон торжествовал.

― Итак, ты полагаешь, что больше не можешь совершить смертного греха?

Жанна почувствовала подвох:

― Об этом я ничего не знаю; я во всем полагаюсь на Господа.

Но было поздно. Слова были произнесены и записаны. Теперь судьи видели, как завершить следствие. Перед Жанной поставили главный вопрос, который должен был решить исход процесса:

― Желаешь ли ты представить все свои поступки и речи определению нашей матери, святой церкви? Жанна попыталась увернуться:

― Я готова положиться на суд пославшего меня Царя Небесного.

Но вопрос был повторен. Тогда она заявила, что не видит разницы между Богом и церковью. Ей объяснили, что следует различать церковь торжествующую и церковь воинствующую. Первая была небесной, втopaя — земной; первая включала Бога, ангелов и святых, вторая — папу, епископов и прочее духовенство. Торжествующая церковь ведала спасенными душами, воинствующая — боролась за их спасение. Сейчас, говоря о матери-церкви, судья как раз и имел в виду земную церковь, представленную настоящим судом.

― Ты не хочешь подчиниться церкви воинствующей?

Девушка попробовала еще раз уйти от прямого ответа:

― Я пришла к королю Франции от Бога, девы Марии, святых и небесной всепобеждающей церкви. Этой церкви я подчиняюсь и на ее суд передаю все мои дела, прошлые и будущие.

― А церкви воинствующей?

― Я ничего больше не могу добавить к тому, чт сказала.

Все было ясно. «Отцы» добились, чего желали, и узнали то, что хотели. Первая фаза процесса была закончена.

Теперь принялся за работу обвинитель, мэтр Жан Эстиве. Он произвел хирургическую операцию над протоколами допросов. Все, что говорило в пользу Жанны, было исключено. Остальное разбили на рубрики, фразам придали нужную остроту и добавили то, что, по его мнению, могло усугубить вину «колдуньи». Сначала обвинительный акт состоял из семидесяти статей. Натяжки и подтасовки в нем были столь очевидны, что судьи забраковали труд Эстиве. Надо было сделать всё тоньше, скрыть политическую направленность процесса и убрать мелочи, чтобы в них не тонуло главное.

Парижский теолог Николя Миди справился с зада чей блестяще. Семьдесят статей были сведены к двенадцати, в которых осталось лишь самое существенное с точки зрения ортодоксальной веры. Мысль о том чтобы осудить девушку только как колдунью, была отвергнута. Главный удар обвинительный акт наносил Жанне-еретичке.

Она пытается выглядеть набожной, но ее вера глубоко извращена. Обвиняемая говорит, что убеждена в спасении своей души, она отказывается от всякой помощи духовенства. Зачем ей месса, исповедь, причастие и другие обряды, если душа ее может соединиться с Богом, минуя церковь? Заявляя, что она подчиняется Богу, но не воинствующей, земной церкви, обвиняемая отвергает не только данный трибунал, но и всю католическую церковь со всеми ее учреждениями, с папой, епископами священниками, полностью отрицает ее как высшую духовную власть. Все это значит, что обвиняемая впала в ересь, отошла от заповедей истинной веры и поддалась дьявольскому соблазну. Те голоса и видения, которые она считает исходящими от Бога и ангелов, в действительности исходили от сатаны и его приспешников. Став орудием темных сил, исполняя волю врага рода человеческого, обвиняемая отошла от церкви и тем самым обрекла себя на гибель...

Двенадцать статей размножили и послали на апробацию в компетентные учреждения. Вскоре Кошон имел уже около сорока экспертных заключений, которые единодушно поддерживали обвинительный акт. Парижский университет даже направил английскому королю письмо, в котором просил «ускорить правосудие», ибо «промедление здесь очень опасно, а отменное наказание крайне необходимо, чтобы вернуть народ, который сия женщина ввела в великий соблазн, на путь истинного и