сомнения искажали привычный мне образ биби-джан. Влезаю через окно обратно в комнату и опять чувствую тяжесть в груди. Делаю глубокий вдох и начинаю отсчет.

Один, два, три…

Я сижу в комнате в старом доме биби и баба-джана. В воздухе витает запах цитрусов, баба-джан кружит меня, поднимая все выше и выше.

Четыре, пять, шесть…

Я тайком проникаю в запретный шкаф биби и надеваю ее самые дорогие украшения. Изумруды, сапфиры, опалы… Они окутывают меня сиянием, а я на миг притворяюсь, будто эти украшения принадлежат мне.

Семь, восемь, девять…

Я заливаюсь слезами. Биби-джан срывает у меня с шеи свое самое красивое ожерелье – золотое, с сапфирами. Кричит коротко и отрывисто: «Никогда больше не смей его трогать!» – и кладет обратно в темный ящик.

Очнулась. Возвращаюсь в наше время. Иду, затаив дыхание, потому что, хотите верьте, хотите нет, мне надо снова посмотреть на это ожерелье. Тихонько, на цыпочках вхожу в комнату биби-джан, проскальзываю мимо лунных лучей и роюсь в шкафу. Свет не включаю, так как не хочу повторения того, что случилось на прошлой неделе. С трясущимися плечами опускаюсь на ковер и приоткрываю шкатулку, которую биби спрятала в самом дальнем уголке шкафа, под тремя одеялами и парой пижам. «Подальше от воров, приходящих в полночь», – объясняет она.

Сама не зная, что я ожидала ощутить, приподнимаю ожерелье. На ощупь оно холодное. В темноте сапфиры принимают цвет океана, и чем больше я всматриваюсь, тем сильнее чувствую, что тону.

Не могу объяснить, почему я беру это ожерелье и почему опять ныряю в ночь и иду к Самнеру. Это все равно что снова увидеть девочку, стоящую у ворот дома, темного и мрачного в бледных лучах луны. Хочется сказать ей: «Разве ты не помнишь, что случилось в прошлый раз?»

В этом-то и есть слабое место нашей памяти.

Невозможно толком вспомнить, что было на самом деле.

* * *

На этот раз я приношу ключи с собой. И не угоняю машину, а приезжаю на своем велосипеде.

Лунный свет прокладывает мне дорожку. Иду по ней, дрожа. Хрустит ветка, испуганно оборачиваюсь через плечо. В прошлый раз у меня хотя бы был телефон – позвать на помощь. А сейчас я вхожу в Самнер совсем одна.

Но почему-то эта мысль меня совсем не страшит.

Покосившаяся веранда выглядит уныло и даже мрачно, словно она устала нести тяжкий гнет времени. При каждом шаге спицы моего велика щелкают. Осторожно прислоняю его к гниющей древесине и пробираюсь наверх, стараясь не зацепить огромную паутину, натянутую через всю парадную дверь, будто щит. В отличие от прошлой вылазки, у меня есть ключ – пока мама спала, вытащила из ее сумки. Под укоры совести распахиваю скрипучую дверь и переступаю порог.

В первые долгие мгновения нет ничего, кроме тяжести затаенного дыхания.

– Эй! Привет! – Цепляюсь за ожерелье, как утопающий за соломинку.

Под моими шагами скрипит пол, по ногам бегут мурашки. Воздух сегодня… какой-то другой. Кажется, будто в нем тихо звенит скрипичная нота, и чьи-то руки приветственно раскатывают передо мной ковер.

– Биби-джан! – осторожно зову я.

Все вокруг увешано брезентом, от запаха чистящих средств першит в горле. Прикрываю нос рукавом худи. На миг передо мной вспыхивает лицо Сэма с недовольно поджатыми губами. Наверное, стоило прихватить маску.

Чем дальше иду, тем холоднее становится в вестибюле. Обхожу весь первый этаж раз, потом другой, затем направляюсь в подвал. И по-прежнему ничего.

«Как же мне сделать, чтобы ты вышла?» Бросаю ожерелье на ящик с инструментами, прислоняюсь к перилам. Меня все еще немного пошатывает. Выглядываю из окна.

И замираю.

Куда подевалась заросшая лужайка и тихая улочка с фонарями? Вместо обычных домов на другой стороне улицы выросли здания причудливого стиля, каких я никогда не видела своими глазами. На заднем плане темнеют высокие горы.

С колотящимся сердцем подбегаю к окну.

Где я?

– Сара-джан, – окликает низкий голос.

Оборачиваюсь – и судорожно хватаюсь за грудь. Передо мной стоит высокий мужчина в элегантной церемониальной одежде. Прищуриваюсь. Его лицо кажется смутно знакомым, только никак не могу понять почему.

– Я здесь, – с дрожью отвечает тоненький девичий голос. Но он доносится из-за моей спины. В ужасе зажимаю рот ладонями. Мужская фигура подплывает ко мне все ближе и ближе. Темные глаза не мигают, тени, рассекающие лицо, становятся глубже.

Сердце подскакивает к горлу, рот открывается в немом крике: «Уйди от меня!» От страха будто каменею. Хочу сдвинуться с места, выбежать на улицу, позвать айю, стучаться в соседские двери.

Но не могу.

Что? «Айя»?

– Понимаю, девочка моя, ты не хотела, чтобы было так. – Фигура стоит прямо передо мной. Мужской силуэт беспрерывно меняет очертания. Тело пребывает в непрестанном движении, и лицо тоже. На нем сменяют друг друга тысячи разных выражений. От гнева до смеха, от буйной ярости до бескрайней печали. Они бешено кружатся, сплетаются в неистовый вихрь. Он садится на корточки рядом со мной, приподнимает руки, будто хочет обнять, но не знает, как на это решиться. Этот жест очень напоминает мне падара.

При воспоминании об отце в груди вспыхивает ярость, и нить потери сжимает так плотно, что становится больно дышать. Падаю на колени, хватая воздух ртом, по щекам струится пот. Мучительно вскрикиваю, но опять раздается не мой голос, а той девочки. Смотрю на свои руки – они дрожат, и не просто так, а из-за кого-то. Но не из-за этого человека. Рядом с ним я чувствую только печаль. И смятение. И разбитое сердце.

Передо мной все кружится, и его водянистые глаза тоже расплываются, тонут в бесконечном потоке переменчивых выражений лица. Я больше так не могу. Каким-то чудом обретаю власть над онемевшими ногами и заваливаюсь вправо, туда, где он не сможет ко мне прикоснуться.

Вдыхаю жадно, глубоко. «Что это было?» Снова оглядываюсь на этого человека и теряюсь еще сильнее: на сей раз он не один. На том месте, где только что была я, стоит юная девочка, лет тринадцати, не больше. Маленькая и хрупкая, но при этом величественная. Гибкая фигурка облачена в блестящее изумрудно-зеленое платье, по краям рукавов и подолу расшитое нежнейшим золотом. По круглым щекам струятся мерцающие слезы, а мужчина все смотрит и смотрит на нее, словно в последний раз.

– Его зовут Амир, ты с ним уже знакома. Он хороший и достойный молодой человек, – говорит он.

Амир. Так зовут моего дедушку! Перевожу взгляд с девочки на мужчину и обратно. Что вообще тут происходит?

Девочка трясет головой, отстраняется от ладоней мужчины. Ее руки сжимаются в кулаки. Вокруг нее кипит какая-то жгучая страсть, и от этого мне до боли в сердце жалко ее, сама не знаю почему. Ее карие глаза становятся жесткими.

– Дада, я не хочу этого.

– Милая моя Сара-джан! Так будет лучше для всех нас. Он хороший человек. Мы знакомы с его семьей уже много лет. Он станет идеальной парой для тебя. – Ее отец отворачивается и словно бы открывает шкатулку. Поворачивается обратно – в его руках что-то очень тонкое и нежное.

Ожерелье из золота с сапфирами.

То самое.

– Я знаю, что со временем ты изменишь свое мнение.

Сара цепенеет. Он наклоняется и осторожно застегивает ожерелье у нее на шее.

– Тебе повезло, доченька.

Внезапно кажется, будто у этой юной девочки на шее не драгоценность, а оковы. Словно она – ценный приз, который нужно отослать победителю. Ее руки нерешительно поднимаются к шее, туда, где лежит бремя золота и власти, отныне возложенное на нее.

Но я чувствую, как глубока ее печаль, как остро она обижена на предательство. Буря у нее в душе разгорается еще сильнее. Но, как ни странно, она улыбается. Слегка склоняет голову.

Мне хочется закричать ей, закричать им обоим: «Как вы можете так поступить с ребенком?» Неправильно это. Скажи отцу, что ты не хочешь, чтобы было так! Но вот беда – мой голос теперь мне не принадлежит. Он стал ее голосом.

Она с укором смотрит на меня, будто хочет сказать: «Помоги».

Неужели она меня видит?

«Прочь отсюда!» – взывает мой разум, но меня крепко держит ее затравленный взгляд,