она с головы до ног перепачкалась в грязи на садовых работах. Она ведет биби-джан к столу и деликатно наливает ей ширчай. Будь все как обычно, я бы отправилась домой, но сейчас остаюсь и смотрю, как тетушка незаметно подкладывает биби в кашу лекарство.

Старшая дочь и мать. Как изменились бы их отношения, если бы тетушка знала, что была и еще одна дочь? Постаралась бы найти ее? Окрасилась бы печалью улыбка, которой она встречает маму?

– Сара-джан, тебе что-нибудь нужно? – Хала Фарзана вытирает лоб тыльной стороной ладони. – Твоя мама просила о чем-нибудь еще?

– Н-нет. – Рассматриваю цветущие клумбы в ее дворе. – Просто… У меня в доме очень уж тихо. Можно я немного посижу с вами?

– Конечно, дорогая. – Она со вздохом обводит взглядом мешки удобрений и цветы, которые надо пересадить в горшки. – Если хочешь ширчай, в доме есть еще. А я побуду здесь, пригляжу за бабушкой.

– Тебе помочь? – Пытаюсь поднять мешок удобрений. – И, может быть, не знаю… Хочу кое о чем поговорить.

– Да? – Она выгибает бровь и жестом показывает, куда отнести мешок. Присаживается на корточки, копает ямки для тюльпанов на грядках. – О чем же?

Биби-джан с чавканьем поглощает завтрак и улыбается нам обеим. Поднимает глаза, смотрит на птичье гнездо, и ее лицо окутывает безмятежная дымка. Мои вопросы о Малике полностью забыты.

– О… о проекте, который я готовлю к Курбан-байраму, – вру я. – Я… помню, ты говорила, что хорошо бы записать историю биби-джан. Хотела сделать маме сюрприз, так что пусть это останется между нами…

Хала Фарзана, просияв, вытирает руки о комбинезон.

– Ты умничка. Я всегда это знала, с самого твоего рождения. – Она со вздохом усаживается на траву. – Рассказывай. Сделаем перерыв, ничего страшного.

Я ложусь на землю рядом с ней и смотрю в небо. Облаков нет, и солнце раскаляет и без того жаркий воздух. Собираюсь с силами.

– Наверное, когда у тебя есть дети, они всегда кажутся такими милашками, да?

– Не обязательно. Все дети разные. Похоже, вы с самого начала появляетесь на свет с уже заложенным характером. – Хала Фарзана смеется, откидывает с лица короткие каштановые волосы, кладет руку на живот, словно воскрешая воспоминания. – Когда я впервые забеременела и носила в себе Зейнаб – биби-джан как раз ожидала твою халу Назанин.

Я вздрагиваю.

– А не странно это – быть беременной одновременно с матерью?

– Странновато. Но есть в этом и что-то поэтичное. Я в первый раз стала матерью, а моя мама в последний раз подарила жизнь. Наверняка где-нибудь в стихах есть строчка, которая более красноречиво выражает то, что я хотела сказать. – Хала Фарзана смотрит на биби-джан, и глаза наполняются слезами. – Она всегда поучала меня. Ешь сладости. Одевайся теплее. А однажды, – смеется тетя, – убедила меня, что если я возьму с собой в постель дохлого цыпленка, то непременно смогу зачать мальчика.

– Что-что? – Я в ужасе подскакиваю. – Дохлого цыпленка? В постель?

– Когда оглядываешься назад, да, это кажется нелепым, – говорит хала Фарзана. – Но я была молодая. И мы с твоей бабушкой из разных эпох. Напрасно мы считали, будто можем как-то повлиять на то, что нам предначертано. Сколько сладостей ни съешь, сколько ни кутайся в теплую одежду, все равно в конце концов всем детям суждено было родиться девочками. – Хала Фарзана откидывает с моей щеки короткие волосы.

– Поэтому у биби-джан так много детей? Потому что она хотела мальчика? – В голову приходит ужасная мысль. Чудовищная. Что, если биби хотела, чтобы хала Назанин была последней девочкой?

– Мне кажется, после рождения халы Назанин мама оставила попытки произвести на свет мальчика. Старовата она уже становилась для рождения новых детей. – Хала Фарзана пытается встать, и я помогаю ей. Мы медленно бредем обратно к биби-джан. Хала Фарзана садится рядом с ней и обнимает за плечи.

– Почему ты так думаешь? – Я откидываюсь на стуле и балансирую, опираясь на пятки.

– Может быть, она наконец перестала гоняться за неосуществимой мечтой. – Тетя разглаживает блузку на спине у бабушки. – Может, наконец смирилась и была готова воспитывать тех девочек, которых к тому времени родила. Что с тобой? Что-то ты позеленела.

– Я… Ничего, все хорошо. – Пытаюсь совладать с собой, но ничего не понимаю. Если кто и знает мою биби-джан лучше всех, так это хала Фарзана. Но она даже не намекнула, будто ей известно, что биби забеременела еще один, последний раз.

– Как ты думаешь, хотела бы биби-джан родить еще одного ребенка, если бы… не знаю, случайно забеременела или что… после халы Назанин?

На лице халы Фарзаны недоумение. Я впиваюсь пальцами в браслет.

Она смотрит на свою мать, и по лицу пробегает тень. Берет и целует обветренные руки биби-джан.

– Нет, – отвечает тетя. – Она бы уж точно не захотела еще одного.

– Почему ты так думаешь?

– Сара-джан, как бы выразиться поделикатнее… – Хала Фарзана надувает губы. И, преодолевая смущение, говорит: – Бабушка, рядом с которой ты выросла, ничуть не напоминает ту мать, рядом с которой росла я. Она… далеко не сразу стала такой любящей, как сейчас… то есть раньше.

– Но…

Стакан биби со звоном падает на землю, вода забрызгивает штаны и туфли.

– Простите, я сейчас… – Биби склоняется из кресла и трясущимися руками пытается найти стакан.

– Не волнуйся, я понимаю, это нечаянно. – Хала Фарзана мгновенно меняется в лице и надевает теплую маску доброжелательности, поднимает стакан и отряхивает промокшую одежду биби. – Милая моя бедняжка. Давай отведем ее в дом и переоденем.

– Спасибо, Ф-ф… – Глаза биби-джан прячутся в морщинках, она смеется. На щеках выступает румянец. Она берет халу Фарзану за руку. – Ки асти?

– Кто я?

В шлейфе звонкого смеха они идут к дому. На пороге тетя целует биби-джан в макушку, приглаживает непослушные белоснежные волосы.

Я гляжу в небо, смотрю, как облако наплывает на солнце, окутывая дворик тенями.

«Кто ты?» – крутится у меня в голове. Потому что я считала, будто отлично знаю, кто моя бабушка. Тогда почему же слова меняются и рождают новый поток вопросов?

Кем ты была, биби-джан? До меня? До своих дочерей? До того, как началась история семьи Амани?

Кем ты была?

Глава 11

Среди легенд семьи всегда оставалось нечто постоянное – истории о биби-джан и баба-джане.

Первая волна этих историй зародилась после смерти баба-джана, когда у биби вошло в традицию заканчивать общие трапезы, или ифтари, рассказом о дедушке, чуть ли не молитвенным, дабы увековечить его жизнь в нашей памяти. Он превращался в образец для подражания во всем – как обеспечивать семью, как любить жену, как переселяться в другую страну, каким быть.

Вторая волна началась после того, как врачи сообщили нам, что у бабушки деменция. Она держалась долго, как могла, но годы шли, бабушкины воспоминания дробились или стирались, и время от времени какая-нибудь из сестер подхватывала рассказ. Факел переходил в другие руки, и биби-джан, сама не замечая, постепенно отходила на задний план и слушала, как дочери пересказывают историю ее жизни.

Ее грандиозной, красивой, самоотверженной жизни.

Вот только…

«Бабушка, рядом с которой ты выросла, ничуть не напоминает ту мать, рядом с которой росла я».

Снова и снова прокручиваю в голове эти слова. Когда мне нужно подумать в тишине, я выскальзываю из окна своей комнаты и поднимаюсь на крышу. Как раз здесь я сейчас и сижу. Размышляю, вспоминаю слова халы Фарзаны, просьбу Малики, слезы биби-воспоминания.

Что все это значит?

На другой улице стоит дом Сэма. Темный, только светится окно в его комнате. В глубине души мне хочется поделиться с Сэмом новостями, которые мне удалось узнать. По крайней мере так всегда делают в кино и телепередачах. Там полагается делиться с лучшими друзьями всем, что знаешь сама.

Но эти знания… Если они слетят с моих губ и доберутся до Сэма, страшно подумать, что будет дальше. В его аналитическом разуме правит бал логика. «Может быть, она умерла. Может быть, твоя бабушка совсем не та, кем ты ее считаешь. Может быть, она как-то причастна к этому». Встаю, плотнее укутываю плечи в одеяло. Нет, нельзя допускать, чтобы