— Я живу в квартире, у нас всё там тютелька в тютельку, чтобы ни сантиметра зря не пропадало. Меня предупреждали, что в ванной без вентилятора находиться опасно. Прежде чем зажигать огонь, включи вентилятор, ну и всякое там такое. А в прошлую субботу я задумалась и совсем об этом забыла. И знаете, о чём я думала? Мой безработный приятель, который старше меня на курс, я вам о нём писала, вдруг заявил, что мы ещё слишком молоды и нам лучше расстаться. Совершенно не считаясь с тем, что у меня экзамены, он вызвал меня в кафе и всё это выложил. Я разревелась, кое-как добралась до дома, но и там всё плакала и плакала… Из окна моей комнаты виден ваш университет, Хонго и Кикудзака, но у меня всё плыло перед глазами… В тот вечер со мной это и случилось, в ванной.

— Значит, вы… — Он понимающе взглянул на неё и резко кивнул.

— Да. Не исключено, что я нарочно не включила вентилятор, бессознательно желая умереть. И за миг до того, как потерять сознание, погружаясь во тьму, я подумала: вот и всё, ну и прекрасно… Как вы считаете, можно покончить с собой, находясь в бессознательном состоянии?

— Ну, как вам сказать… Это сложный вопрос. — Он задумался, но через несколько минут, словно очнувшись, посмотрел на неё: — Да что я тут… Ведь вы в этом должны куда лучше меня разбираться. Вы же психолог.

— Какой там психолог. — Она шмыгнула носом. — Я ещё только учусь. За четыре года в университете уяснила одно — в психологии ничего не смыслю. Вчера сдавала криминальную психологию. Забавно, правда? Ну что я могу понимать в криминальной психологии? Пошла ва-банк, ну и конечно же, провалилась с треском. Экзаменатором у меня был профессор Мафунэ, он раньше работал в институте криминологии при университете Т., друг нынешнего директора профессора Абукавы, ученик доктора Аихары. Да, да, того самого Сёити Аихары, который выступал в роли главного эксперта, когда вас подвергали судебно-психиатрической экспертизе. Профессор Мафунэ обожает всякие формулы, выведенные доктором Аихарой, ну там кривые жизни преступника и прочее, и на лекциях всегда особенно на них напирал, ну я и подумала, что на экзамене непременно об этом спросят, а мне досталось — представляете? — «Рост преступности и её география в последние годы».

— Да, вы занимаетесь сложными проблемами…

— Но я ничего в этом не понимаю. Все мои знания — чисто умозрительные. — Она едва удержалась, чтобы не добавить: «Не то что ваши…»

— Ну, — сказал он, словно прочитав её тайные мысли, — вряд ли и я так уж хорошо разбираюсь в преступлениях. Разве только в своём.

— Но вы же… — быстро перебила его она, но тут же забыла, о чём хотела сказать, и неожиданно для себя самой возбуждённо заговорила совсем о другом: — Знаете, от вас это как-то странно, дико слышать. Ведь я читала ваши записки в «Мечтаниях», судя по ним, вы знаете все тонкости, вы эрудит высокого класса, человек большого ума…

— А, ерунда! Это ложное впечатление, эффект напечатанного текста.

— Ну не знаю… — Она постучала себя кулачком правой руки по лбу. — Что-то наш разговор зашёл в тупик. Да, о чём же это я говорила?

— Вы хотели мне рассказать, почему пришли сюда. — Он прикрыл глаза и слегка склонил голову.

— Ах да, правда, — засмеялась она. Её смех рассыпался по комнате лопающимися шариками попкорна.

— Что-то меня занесло куда-то не туда. Вообще, я плохой рассказчик. Наверное, я вас уже утомила?

— Нет, — решительно сказал он. — Мне всё это очень интересно, так что продолжайте, прошу вас.

— Ну тогда ладно. — И она энергично притопнула ногой. Будь она где-то в другом месте, она бы вообще подпрыгнула. — Значит так, о чём это я?..

— Почему вы решили прийти.

— Да, да, именно об этом я и хотела сказать. Так вот, я окончательно разругалась со своим кавалером и едва не умерла в ванной комнате. После всего этого мне почему-то ужасно захотелось увидеться с вами. Понимаете почему?

— Нет, не понимаю. — Он приветливо улыбнулся, и вдруг лицо его стало серьёзным. — А впрочем, может быть, отчасти и понимаю. Вероятно, вы, как вы говорите, «бессознательно» — вдруг почувствовали во мне человека, который находится рядом со смертью?

Ей показалось, что он заглянул в тайное тайных её души. «Этот человек видит других насквозь», — подумала она и, аккуратно сдвинув колени, потупилась.

— Должна признаться, вы угадали. Я пришла именно поэтому. Только боялась сказать вслух, мне казалось, это вас оскорбит.

— Об этом не беспокойтесь. Кстати, вы сказали, что, потеряв сознание, оказались в кромешной тьме. Не могли бы вы поподробнее рассказать об этом?

— У меня было ощущение, будто меня куда-то везут сквозь кромешную тьму. Точнее, будто бы я в лодке и плыву куда-то далеко-далеко. Меня так приятно покачивало…

— Да, это точно была смерть. Вы видели смерть.

— Смерть? Ну…

— В мифах многих народов фигурируют лодки, которые увозят мёртвых. Может, вы слышали о ладье Харона? Чёрная ладья, которая по чёрной реке перевозит души умерших в царство смерти. Харон — имя лодочника.

— Но я не видела никакого лодочника… Или… Погодите-ка. Вспомнила! Мне показалось, что из тьмы меня кто-то зовёт. Может быть, это и был Харон? Просто жуть берёт!

— Да, давайте не будем об этом. Скажите мне только одно — вам было страшно, когда вы оказались в той лодке?

— Нет. Наоборот, приятно.

— Спасибо. — Он низко склонил перед ней голову. В этом его движении было что-то театральное, это покоробило её, и она рассердилась,

— Ну а вы? Вы видели ладью Харона?

— Нет, пока не приходилось, — с явным сожалением покачал он головой. — Мне бы очень хотелось, но увы… Впрочем, здесь у нас тоже что-то вроде переправы. Во всяком случае, нечто похожее на ладью Харона я вижу довольно часто.

Надо было перевести разговор на что-нибудь более жизнеутверждающее, подумала Эцуко. У неё возникло ощущение, что её тащат куда-то в преисподнюю, и ей стало страшно. Тут она заметила, что по лицу Такэо вдруг пробежала судорога и выражение его резко изменилось. Может, нервный припадок? Лоб покрылся испариной и странно заблестел, в стёклах очков мелко задрожал свет люминесцентных ламп. Она уже готова была окликнуть его, но промолчала — ей почему-то не захотелось привлекать внимание надзирателя к его странному состоянию. Казалось, прошло ужасно много времени, прежде чем его перестала бить дрожь, хотя на самом деле это продолжалось секунд десять. Наконец на его лицо вернулась улыбка. Однако теперь в ней было что-то принуждённое и жалкое.

— Что с тобой, Кусумото? Тебе плохо? — спросил надзиратель.

— Нет, нет, всё в порядке. — Он вынул из кармана платок и вытер лоб, потом протёр запотевшие очки. У него оказались разные веки — одно более нависшее, чем другое, — и растерянные близорукие глаза.

— Простите меня, — сказала она. — Я не должна была говорить о таких вещах.