сошла по лестнице, пересекла зал, опустилась в реверансе у нижней ступени.

— К услугам вашего величества.

— Миледи, вы были свидетельницей последнего визита.

— Да, ваше величество.

— По слухам, леди Минерва — ваша близкая знакомая.

— Я радуюсь от всей души той заботе, что ваше величество проявили о ней.

Мира держала голову приподнятой, чуть склонив вбок, и говорила со всем спокойствием, какое нашла в себе. При этом чувствовала себя тусклой копией той Минервы, что была в зале перед нею.

— Ваша матушка, графиня Нортвуд, многое сделала для леди Минервы. Вероятно, она захочет повидаться с девушкой. Возможно, и вы пожелаете пообщаться с подругой. Знайте, что вы можете навестить ее во дворце в любой день, охрана пропустит вас без разговоров.

То есть, я имею право прийти повидать эту чертовку? Она примет меня в императорском дворце?! Она будет здесь чем-то вроде хозяйки, а я — гостьей?! Ах, какая прелесть!

— Благодарю, ваше величество. Непременно сообщу матушке.

— Более не задерживаю вас, леди Глория.

— Ваше величество.

Она поклонилась и помедлила пару вдохов, не в силах просто развернуться и уйти.

— Желаете что-то добавить, миледи?

— Нет, ваше величество.

Мира покинула тронную залу.

* * *

— Миледи, прошу, скажите мне: зачем Глория прибыла сюда?

Приезд дочери и сытный ужин навеяли графине добродушие. Она с улыбкой развела руками:

— Не знаю, дитя мое.

— Как это может быть?

— Глория — самостоятельная девушка, она могла сама принять решение. Или же ее надоумил Элиас. Но точно не я.

— Она сказала на приеме, что приехала замолвить слово в вашу защиту.

— О!.. — леди Сибил растрогано всплеснула ладонями.

— Но откуда она знала, что ей следует притвориться мною?

— Так ведь ты притворяешься ею! Полагаешь, никто не удивится, если в столице объявится вторая Глория Нортвуд?

Мира досадливо поморщилась.

— Я имею в виду, миледи, как она узнала, что я ношу ее имя? Ведь мы с вами решили это уже в Лабелине!

— Я написала ей. Уверена, что ее это позабавило. Глория всегда любила переодевания.

О, да, она достигла в этом деле немалого искусства…

— Постой-ка, — лишь теперь заметила графиня, — ты выглядишь расстроенной. Ты, как будто, недовольна, что Глория здесь?

— Я не имею права на недовольство, миледи.

— Это верно. Однако же, ты недовольна.

— Миледи, мне не по себе от того, что другая называется моим именем.

— А ты называешься Глорией Нортвуд. По-твоему, это неравнозначная замена? Полагаешь, твой род выше нашего?

Строго говоря, так и есть: род Праматери Янмэй стоит вторым в священных книгах, а Сьюзен — лишь седьмым. Но это замечание лежит далеко за пределами того, что способна стерпеть Сибил Нортвуд.

— Нет, миледи. Мне всего лишь…

Вспышка боли заставила Миру умолкнуть. Будто горячая игла вошла в правый бок.

— Что с тобой? — воскликнула графиня.

Мира скрипнула зубами, чтобы подавить стон.

— Это… от жары… — процедила девушка. — Пройдет…

Прежде от жары страдала только голова, но теперь боль терзала печенку. Спазм свел внутренности, вынудил девушку согнуться.

— Лекаря! — крикнула графиня. — Элис, срочно зови лекаря!

— Нет, миледи, уже проходит… сейчас… все будет хорошо.

Миновала минута, другая — и боль стала утихать. Леди Сибил, зорко следившая за Мирой, заметила, как гримаса сошла с лица девушки.

— Лучше?

— Да, миледи…

— Тебе стоит поменьше разгуливать под солнцем. Эти твои прогулки не идут на пользу, тем более — когда они происходят в обществе какого-то секретаря.

— Ваша правда, миледи.

— Ступай в постель. И прочти письмо — возможно, оно развлечет тебя.

Графиня указала на конверт, лежащий в серебряном подносе для корреспонденции. На сургуче, опечатавшем послание, виднелся герб Литленда.

Мира поднялась к себе, легла в постель. Потирая бок, нывший отголоском боли, взломала печать.

«Милая Глория,

Пастушьи Луга — ты ведь знаешь, что с ними связано?

Огромный кусок земли по обоим берегам реки Холливел, примерно сто миль в ширину — с востока на запад, и миль четыреста в длину — с севера на юг. Это плодородная степь, она покрыта сочной зеленой травой. Великолепное пастбище. Издавна западные кочевники считали эти земли своими и нещадно бились за них с Альмерой, Надеждой и Литлендом.

В 16 веке, после Лошадиных Войн, владычица Юлиана назвала Пастушьи Луга общими владениями всех соседних земель. Четыре западных графства и три восточных получили право пасти на берегах Холливела свои стада и табуны — сколько угодно, без ограничений. Единственным условием было мирное сосуществование друг с другом. Пастушьи Луга теперь не принадлежат никому, хотя и кормят семь соседних с ними земель. В их числе — мой родной Литленд.

Прости меня. Я пишу эти скучные строки, чтобы успокоиться. Пишу и пытаюсь поверить, что это действительно так ценно для моей семьи. Пока не получается. Тьма. Не верю, не могу принять… Ладно.

Ты знаешь, я родилась в Пастушьих Лугах. Там есть цепочка крепостей, принадлежащих Литленду. Они присматривают за переправами через Холливел, чтобы с Запада не нагрянуло внезапно чье-то войско. Есть четыре брода в нижнем течении реки, кочевники со своими табунами переходят по ним на наш берег. Имеют право. Каждый может пасти лошадей как на западном берегу Холливела, так и на восточном. Соседство с кочевниками — наша вечная головная боль. Их табуны огромны, в засушливые годы им не хватает корма на своем берегу, и они принимаются за наш. Месяцами бродят к востоку от Холливела, вычищают траву под корень. Нередко кочевники загрызаются с нашими пастухами — бывает всякое. Крадут коней и скот, убивают пастухов… Потому нужны крепости, пограничные отряды, системы сигналов… Хватит. Я не об этом.

Эрвин Ориджин — вот я о ком. И Уиллис, герцог Литленд — моя дядя. И Даглас Литленд — мой отец.

В январе — полгода назад! — Эрвин Ориджин является к дяде Уиллису. Он говорит — без обиняков, прямо в лоб, с северной вашей прямотою: Бекка Южанка — сыгранная карта. Ваша племянница, говорит Эрвин дяде Уиллису, претендует на руку Адриана, но у нее нет шансов. Мне, конечно, жаль, и все такое… Если бы хоть одна из сестер Бекки забеременела — тогда, понятно, вопрос стоял бы иначе. Но вся столица шепчется, и ни для кого уже не секрет, и