пиететом перед опытным и сознательным голосом ленинградской парторганизации, которая совсем недавно помогла им разоблачить мелкобуржуазный уклон Троцкого, то позиция Зиновьева имела свои противоречия. Зиновьев говорил на съезде от имени меньшинства, но отказывал в праве меньшинства Москвину и другим своим ленинградским оппонентам, за что его не раз обвиняли в авторитаризме.

Кто-то видел в Сталине, только что сделавшем политический доклад на съезде, олицетворение партии. По мнению других, Зиновьев, председатель Коминтерна, был как минимум первый среди равных. Дискурс легитимации был достаточно многослоен и многогранен, чтобы быть использованным в противоположных целях. Будь то на уровне партийной ячейки или губернской парторганизации, ораторы боролись за власть, используя риторику, подчеркивавшую пункты партустава, удобные им. С точки зрения адептов Зиновьева, только ленинградские коммунисты могли быть избраны в президиум важных собраний. Все остальное было навязыванием извне и нарушением партийной демократии. С точки зрения поборников большинства ЦК, только товарищи, которые поддержали резолюции съезда, могли руководить партийной жизнью. Все иное было нарушением централизма. На заседании Политбюро от 18 марта 1926 года Сталин опишет оппозицию как дублирующую силу, которая, лишая рабочих четкой политической ориентации, словно справляет черную мессу: «Мы имели на деле два ЦК в партии, два центра. Один ЦК, который назывался Московским, другой в [Питере] Ленинграде. Может ли партия, стоящая у власти, в течение месяца, двух-трех руководить страной, хозяйством, пролетариатом, имея два центра? Нет, не может. В конечном счете, организационная основа дискуссии сводилась к тому на съезде, можем ли мы иметь в партии два центра или должен быть один центр. <…> И вы думаете, что партия может терпеть, чтобы в тылу у нее стояла такая организация, как ленинградская? <…> Возьмите хотя бы ваш старый „Прибой“. Это была всесоюзная организация, а не ленинградская, издававшая руководящие учебники и политхрестоматии для всего Союза, параллельно с издательством ЦК. А „Ленинградская правда“? Разве она не претендовала на роль фактического центрального органа партии? Короче, вы строили в Ленинграде новый ЦК параллельно с существующим ЦК партии. <…> Ну, а партия хочет иметь один центр, тот центр, который избран на XIV съезде. И Ленинград тоже хочет теперь иметь во главе партии один центр, а не два центра»[1316].

Так как ни одна из сторон не желала сдать другой в аренду часть большевистского языка легитимации, риторическая дихотомия иногда выворачивалась наизнанку: поборники большинства ЦК утверждали, что зиновьевцам было наплевать, что партийные низы на самом деле думают; оппозиционеры отвечали, что их парторганизация отличалась большей сознательностью, чем московская. Если Москва гордилась присутствием Центрального комитета – ума и сердца пролетариата, то Ленинград рассматривал себя как «колыбель революции». Из того, что единоцентрие необходимо, не следует, отвечал Зиновьев Сталину, «что крупный пролетарский центр не мог перед съездом сделать своего предложения партии, даже такого предложения, которое не нравилось бы большинству ЦК». И далее: «[Говорить о том, что] Ленинград был „в тылу“ у партии, вы не имеете права. Вы пытаетесь создать теперь такое положение, при котором ни на одном из съездов ни один делегат не решится сказать слова „нет“, он всегда будет говорить „да“. К этому ведет разгром ленинградской организации. С каких пор Ленинград попал в тыл партии? Было это на XIII съезде партии? Нет, как будто не было. <…> Ленинград был в „тылу“ не у партии, а у кое-каких ваших ошибок – это верно. <…> Говорится о том, что „Прибой“ был новый ЦК, выпускал хрестоматии и пр. Во-первых, насколько я знаю, все хрестоматии утверждались ЦК; во-вторых, чтобы у нас было создано такое положение, при котором бы нельзя было издать книжку без разрешения ЦК, и из этого заключать, что у нас два центра – такую постановку вопроса я не понимаю. <…> Свой орган может по уставу иметь каждый губком <…> Когда ЦК объявил перед съездом дискуссию (мы писали письма) и пригласил: пожалуйста, ребята, „высказывайтесь“, „Ленинградская Правда“ имела право воспользоваться этим предложением ЦК. Да, товарищи, „высказываться“ называется тогда, когда люди действительно высказывают то именно, что они думают, а не просто „такают“»[1317].

5–8 января 1926 года заседала следственная комиссия ЦКК по «делу о группировке в верхушке ленинградской организации». На основании заключений о ее работе 14 января 1926 года было принято постановление Секретариата ЦКК, в соответствии с которым ряд руководящих работников ленинградской парторганизации получили строгий выговор. Были отозваны в распоряжение ЦК ВКП(б) и назначены на работу в другие города сорок наиболее видных оппозиционеров, среди них члены бюро старого губкома Г. И. Сафаров, Я. М. Ярослав и И. К. Наумов, секретарь губкома комсомола В. И. Румянцев, организатор Московско-Нарвского района Д. А. Саркис, организатор Центрального района А. И. Тойво и целый ряд других лиц[1318]. По данным Орграспредотдела ЦК, с начала января до 15 апреля в распоряжение ЦК из Ленинграда были отозваны 130 руководящих работников[1319]. Зиновьев, Каменев и Евдокимов протестовали, обращая внимание на недопустимость применения «организационных выводов из послесъездовской дискуссии». «С явной целью более легкого подавления ленинградской организации в самый разгар отчетной кампании о XIV съезде, ЦКК вызывает в Москву ряд членов бюро губкома и райкомов, – возмущался Евдокимов. – Лучшим подтверждением того, что момент вызова этих товарищей был выбран не случайно, может служить хотя бы то, что группе членов бюро Московско-Нарвского района во главе с тов. Саркисом было предписано выехать в Москву как раз тогда, когда члены ЦК начали отчетную кампанию в их районе. Организатору „Красного путиловца“ А. И. Александрову предложили срочно выехать в Москву накануне собрания на „Красном путиловце“ и т. д. Несмотря на то, что в основу обвинения против большинства из перечисленных товарищей легли ложные заявления, легко ими опровергнутые, все они подверглись тем или иным партийным взысканиям: выговору, снятию с ленинградской организации, запрещению исполнять ответственную и партийную работу… и исключению на срок из партии. В результате практики контрольных органов и снятия членов бюро райкомов Секретариатом ЛК ко времени созыва чрезвычайных районных и губернской конференций райкомы и губком фактически уже были обезглавлены». Чтобы показать, что снятие организаторов коллективов приобрело поголовный характер, Евдокимов напомнил: «[В одном Московско-Нарвском районе] было снято свыше 90 % всех организаторов, а состав бюро коллективов был „обновлен“ на 65 %. Ту же картину с незначительными отклонениями мы имеем и по другим районам»[1320]. «Плановые» переброски кадров ЦК оппозиционеры называли ссылками, но оспорить направление партией в провинцию значило нарушить коммунистическую этику, ибо коммунист не мог считать какое-либо назначение недостойным. Глава Бюро прессы Агитационно-пропагандистского отдела ЦК РКП(б) С.