Понятно, что по Петербургу ходило множество слухов, связанных с болезнью царя. Например, А. В. Богданович упоминала, что «Грубе возмущен Захарьиным, который отравляет царя приемами digitalis,[1629] который ему прописал по телеграфу».[1630]

0 состоявшемся 3 октября консилиуме уже 4 октября было известно в Петербурге. А. В. Богданович записала в дневнике: «Сегодня после консилиума Копыткин сказал Е. В. (мужу автора дневника, генералу Е. В. Богдановичу. – И. З.), что надежды нет никакой, что врачи признали болезнь царя смертельной, что теперь только вопрос времени, сколько протянет. Грубе не был допущен Захарьиным на консилиум, были только Лейден, Захарьин, Гирш и Вельяминов».[1631] 4 октября из Ливадии в Петербург была послана телеграмма с просьбой закупить в Лондоне специальное кресло-каталку для царя. Уже 10 октября оно было получено в Петербурге и срочно отослано в Ливадию.[1632]

5 октября 1894 г. в «Правительственном вестнике» был напечатан первый бюллетень о состоянии здоровья Александра III, где приводилось заключение «врачей: берлинского профессора Лейдена, профессора Захарьина, доктора Попова и почетного лейб-хирурга Вельяминова на консилиуме 4 октября о состоянии здоровья Его Императорского Величества. Болезнь почек не улучшилась, силы уменьшились, врачи надеются, что климат южного берега Крыма благотворно повлияет на состояние Августейшего Больного».[1633] Бюллетени подписывались всеми медиками, бывшими в Ливадии у постели умиравшего царя, однако, несмотря на то что под ними стояли подписи Г. И. Гирша и П. М. Попова, они не присутствовали ни на консилиумах, ни при составлении бюллетеней.

Надо отметить, что при составлении бюллетеней учитывалось, что царь лично просматривал газеты, и, чтобы не «отнимать бодрость» у больного, в них включали не столь угрожающие сведения, что, в свою очередь, порождало различные толки в обществе, осведомленном из различных источников о действительном положении дел. Хотя, надо отметить, что медики не скрывали серьезности положения и исподволь, взвешивая каждое слово, готовили страну к самому худшему. Например, 7 октября медики отмечали, что «в состоянии здоровья Государя замечается ухудшение: общая слабость и слабость сердца увеличились».[1634]

Всего было опубликовано 26 бюллетеней, которые печатались с 5 октября (23 часа) по 20 октября. Последний был подписан в 11 ч. 30 мин. Объективной медицинской информации в них очень мало, в основном констатировалось, что «отеки не увеличиваются» (8 октября), «аппетит и самочувствие немного лучше» (9 октября), «отеки ног несколько увеличились» (11 октября), «в течение дня Государь Император кушал мало и чувствовал себя слабее. Обычный кашель, которым Его Величество страдает давно вследствие хронического катара глотки и дыхательного горла, усилился и в мокроте показалось несколько крови».[1635] Лейден писал, что врачи осматривали царя «по утрам в 9 часов и затем совещались всегда почти до 11; кроме того, мы приходили еще вечером, между 6 и 7». Во время этих совещаний «в суждении о болезни и в том, как ее истолковать, мы бывали большею частью единомышленны, хотя нет-нет да и сталкивались в отдельных случаях».[1636]

8 октября в Ливадию приехали великая княгиня Александра Иосифовна, ее дочь, королева эллинов Ольга Константиновна, и о. Иоанн Кронштадтский. Приезд о. Иоанна был неслучаен. Он пользовался громкой известностью не только как блестящий проповедник, но и как целитель. Ближайшее окружение царя возлагало на него последние надежды.

Цесаревич Николай Александрович запиской сообщил министру Императорского двора Воронцову-Дашкову, что «сию минуту произошла перемена – и Государь, и Императрица решили позволить о. Иоанну отслужить обедню там же в 11 утра», и чуть позже уточнил: «Император желает, чтобы о. Иоанн отслужил завтра молебен в малой Ливадийской церкви в 11 часов утра для семейства».[1637] Иоанн Кронштадтский вспоминал: «…государь в шинели, встретил меня стоя, хотя отек на ногах не позволял ему стоять».[1638]

9 октября Николай Александрович упомянул в дневнике: «Дорогой Папа, хотя спал, но чувствовал себя слабым, доктора были довольны его состоянием. Несколько раз кровь принималась идти из носу».[1639] В этот день во время обеда играло два «хора музыки», но после этого Александр III тайно исповедовался и приобщился у своего духовника, о. Янышева.

В Петербурге эта временная стабилизация, существовавшая только в бюллетенях, была воспринята с надеждой. Ламздорф записал в дневнике в этот день: «Из Ливадии все еще идут довольно тревожные вести, но, видимо, за последние дни появились некоторые признаки улучшения… В городе начинают поговаривать о свадьбе или, по меньшей мере, об обручении великого князя наследника-цесаревича: это должно произойти в ближайшем будущем, поскольку здоровье государя, видимо, восстанавливается. Тоскливая неопределенность».[1640]

10 октября в Ливадию прибыла невеста цесаревича – Алиса Гессенская. Несмотря на отвратительное самочувствие, Александр III счел необходимым немедленно принять невесту своего старшего сына.[1641] Императорская чета и Николай с Аликс оставались одни в комнатах в течение 20–30 минут. В этот же день Александр III принял о. Иоанна Кронштадского.[1642]