И Паскаль объяснила, как все получилось. Как матрица создала «карман» слабой гравитации, в котором они могут существовать. Это возможно благодаря циркуляции огромных масс дегенеративной материи в недрах Гадеса. Которая, не исключено, является побочным продуктом непрекращающегося вычислительного процесса. Подобно рассеивающей линзе, этот поток отводит гравитацию прочь. Другие силы, не менее могучие, не дают разрушить стены движущимся с околосветовыми скоростями частицам.

– А о себе что расскажешь?

– Я не такая, как ты, – ответила ей Паскаль. – Тело, которое я ношу, – что-то вроде куклы-рукавички. Я его надела, чтобы встретиться с тобой. Оно создано из того же ядерного вещества, что и кора. Нейтроны связаны странными кварками, и поэтому я не разлетаюсь на частички под напором собственного квантового давления. – Паскаль дотронулась до лба. – И я сама не мыслю. Мышление – оно тут кругом, в самой матрице. Тебе это может показаться ужасной грубостью, и я заранее извиняюсь, но я бы умерла со скуки, если бы нечем больше было заняться, кроме разговоров с тобой. У нас совершенно разные вычислительные мощности… Ты не обиделась? Правда? В этом нет ничего личного. Надеюсь, ты это поймешь.

– Забудем, – отозвалась Хоури. – Наверняка я чувствовала бы то же самое.

Теперь коридор расширился и вдруг превратился в прекрасно обставленный рабочий кабинет ученого, оборудованный приборами и отделанный материалами, которые появились в последние пять-шесть веков. Из цветов преобладал коричневый – цвет нынешней эпохи: коричневыми были деревянные полки на стенах, переплеты старинных бумажных книг, антикварный письменный стол, выстроенные по его краям, не иначе как с декоративной целью, древние, с золотым отливом инструменты. Деревянные витрины занимали место в простенках, где отсутствовали стеллажи. В них лежали пожелтевшие кости инопланетных животных, которые напоминали динозавров или огромных нелетающих птиц, если забыть о чрезвычайно вместительных черепах, явно предназначавшихся для очень мощного мозга.

Была тут и современная техника: сканирующие устройства, тончайшие режущие инструменты, стойки с картами эйдетической и голографической памяти. Винтажный серворобот застыл в углу, слегка наклонив голову, – ни дать ни взять верный лакей, позволивший себе чуток вздремнуть на ногах.

Окна с поднятыми жалюзи открывали вид на сухую и сильно пересеченную местность: сплошь вылизанные ветрами плоские горы и каньоны. Все это купалось в красноватом сиянии заходящего солнца, которое уже почти исчезло за бесформенным горизонтом.

Из-за письменного стола, с таким видом, будто ему помешали, встал Силвест.

Сначала вторжение, видимо, рассердило его, но затем складки лица смягчились, а на губах возникло нечто похожее на улыбку.

Хоури заглянула в его глаза – обычные человеческие глаза.

– Рад, что вы нашли время навестить нас, – сказал он. – И надеюсь, Паскаль ответила на все вопросы, которые вас беспокоили.

– Почти на все, – кивнула Хоури, входя в кабинет и удивляясь изысканности его убранства.

Это была великолепная имитация, лучше Ане еще не приходилось видеть. К тому же – и эта мысль одновременно волновала и пугала – все здесь было сделано из ядерного вещества такой большой плотности, что даже самый маленький предмет на столе – пресс-папье – упадет на пол в центре комнаты, попробуй ты швырнуть его в дальнюю стену.

– Но не на все, – добавила она. – Вы-то как тут оказались?

– Возможно, Паскаль упомянула, что в матрицу ведет и другой путь. Я его отыскал. И прошел. Вот и все.

– А что же случилось с…

– С моим реальным «я»? – Он улыбнулся – будто радовался собственной шутке, которую вряд ли оценит собеседник. – Сомневаюсь, что оно уцелело. Откровенно говоря, меня это не интересует. Я и сам вполне реален. Таков, каким был всегда.

– А что случилось на Цербере?

– Это долгая история, Хоури.

И все-таки он рассказал. О том, как он спустился в глубь планеты. О том, что скафандр Садзаки оказался пустым. О том, как заставил себя все же идти вперед. И о том, что он нашел в последнем зале.

Наконец описал, как он попал в матрицу – в тот момент память Силвеста отделилась от памяти его второго «я».

Когда он говорил о гибели своего второго «я», это прозвучало столь твердо, что Хоури подумала: откуда у него такая уверенность? Возможно, была какая-то тонкая, нематериальная связь между ними, просуществовавшая до самого конца.

Но некоторые вещи даже Силвест понимал весьма слабо, и от Аны это не укрылось. Он не постиг божественность, во всяком случае, постиг не больше, чем в то мгновение, когда купался в ослепительном белом свете портала.

«Не тогда ли Силвест сделал свой выбор? Знает ли это он сам?» – подумала Хоури.

Если матрица смоделировала Силвеста и если вычислительные способности этой матрицы беспредельны… то какие ограничения наложены на него, кроме тех, которые выбрал его собственный разум?

И вот что еще она узнала: Карину Лефевр в живых сохранила часть завесы, но ничего случайного в этом не было.

– Похоже, затворники делятся на две фракции, – говорил Силвест, поигрывая старинным микроскопом на столе, наклоняя его зеркальце из стороны в сторону, будто хотел поймать последний луч заходящего солнца. – Одна желала, чтобы я разузнал, существует ли еще ингибитор и представляет ли угрозу. Другая, я думаю, о человечестве заботилась не больше первой, но была осторожнее. Она полагала, что это не самый лучший способ – совать нос в ингибитор и выяснять, реагирует ли еще на органику.

– А что теперь будет с нами? Кто в конечном счете победил? Похититель Солнц или Мадемуазель?

– Никто, – ответил Силвест, отставляя микроскоп. Обклеенное бархатом основание мягко стукнуло по столу. – Во всяком случае, таково мое интуитивное ощущение. Думаю, мы… – Он поправился: – Думаю, я подошел достаточно близко, чтобы запустить этот механизм, чтобы дать ему стимул активировать все оставшиеся ингибиторы и начать войну против человечества. – Он усмехнулся. – Впрочем, война – это то, в чем участвуют минимум две стороны.

– И вы считаете, он все же не включился?

– Я надеюсь на это. Молюсь об этом. – Он пожал плечами. – Конечно, могу и ошибиться. Это раньше я говорил, будто никогда не ошибаюсь. Теперь я получил хороший