Георгицэ Думбравэ в отчаянии застонал. Коли уж настало время, когда собственные слуги садятся тебе на плечи и взнуздывают, значит — недалеки вселенские бедствия, о коих писано в книгах пророками. И если тебя толкает к гибели земляк, коего ты назвал братом, какой пощады можно ждать от чужаков?

Восставшие пошумели, поволновались и разошлись по своим жалким избенкам. Дольше всех оставалась кучка пьяниц, бестолково переругивавшихся между собой. А ближе к полуночи два бессонных мужика, сойдясь нос к носу, учинили тайный и важный совет.

— Чертов казак всех нас на каторгу загонит, — сказал один.

— Бесперечь, — согласился второй. — Солдаты-то царские миловать нас не станут, как не миловали других. Пожгут избы, как повсюду, постреляют детишек, пограбят, надругаются над девками и бабами.

— Беда и беда!

— Войска, бают, уже подходят. Иные полки до самого Дона посланы.

— Этого еще нам не хватало!

— Казак-то где? Все еще у деда Василия?

— У него.

— Прибьем его и свяжем?

— Что это даст?

— Выдадим начальству. Нас за это, может, и простят.

— Мыслишь, возьмут в разумение?

— Не иначе.

— Надо с Фомушкой поговорить...

Георгицэ Думбравэ к этому времени задремал. Но отдых его был недолгим. Отчаянный крик разбудил капитана среди ночи:

— Братцы! Нас предали! Бра!..

Раздался выстрел, и кричавший свалился на землю. Возле мельницы на резвом коне победно усмехался сам Иван Петрович Измайлов, комендант города Москвы. Снизу к нему уже двигались ряды связанных мужиков, подгоняемых солдатскими батогами. Подскакал разгоряченный офицер, поднес два пальца к шляпе с пером:

— Господин генерал, дело сделано! Село очищено от смутьянов! Вот их ведут.

Подле мельницы солдаты ставили уже виселицы.

К погребу Георгицэ на гладком сером коне подъехал мастер Маня.

Глава VI

1

«Пресветлому государю Дмитрию-воеводе Кантемиру от Иона Некулче, гетмана, убогого и караемого господом, письмо с пожеланиями здравия. Здрав буди, государь, и ведай, что я, недостойный, коротаю дни у друзей своих в Польше, в убожестве и печали, как суждено несчастному изгнаннику, каков я есть. Ибо с той поры, как покинули мы гнездо родимое, Молдовой именуемое, не находит душа успокоения и сердце — утешения. Воды волнами текут по течению, листья зеленеют и вянут. Лето сменяет зиму, день сменяет ночь, только любовь человеческая неизбывна, не увядает, терпеливо ожидая утешения.

Вчера приходили мои люди с вестями из Земли Молдавской. Послушный воле твоей, государь, сообщаю их в подробностях твоему высочеству.

Истекшею зимой султан прислал фирман о низложении Штефана-воеводы Кантакузина с престола Земли Мунтянской. На его место поставил государем Николая-воеводу, а на место Николая-воеводы в Молдавию затем прислали на третье княжение Михая Раковицэ-воеводу. В ту пору, отбывая в Землю Румынскую, много непотребных слов услышал Николай-воевода от Лупула ворника. После чего Николай-воевода учинил для него великий донос визирю Жин Али-паше. И Жин-паша, пойдя в поход на немца, послал капуджи-баши поймать и взять в железа Лупула. И когда привезли ворника к визирю, тот не стал звать кадия для суда, но велел вывести пленника в поле и снять с него голову, а тело осталось без погребения, и расклевали его птицы. Так пришел конец несытому и завистливому нашему ворогу, коего похищенное, встав поперек глотки, погубило.

А на Молдове великие печали и беды. Великое разорение от поганства, от бояр ненасытных и злых и ворья. Ох и ох, даешься только диву, как еще остаются в земле нашей живые люди. Бояре уезжают в чужие земли, и больше их ныне за рубежами, чем в стране, и лучшие усадьбы остаются на разрушение, а земли зарастают сорняками и приходят в негодность. Мазилы, разоренные все новыми и новыми поборами, изошли стонами, как мученики, в прежде вольных селах и не спускают глаз с топоров, думая, на кого бы их обрушить. Крестьяне и челядь уходят в кодры, живя там в землянках, берлогах и дуплах, как звери. И не в одних лишь налогах дело, напастей — не счесть. Родня Раковицэ-воеводы совсем утратила стыд, сживая со света кого хотят, разоряя и грабя.

А турки двинулись супротив немца, чтобы взять Варадин[93]. Немцы вышли навстречу во главе с Евгением-принцем. И побили немцы турок, так что те разбежались кто куда, и взяли у них весь народ. И погиб также Жин Али-паша, проклятый визирь. Немцы же, побив турок, спустились и взяли крепость Тимишварюл[94] со всеми вотчинами при ней и стали там на зимовку».

2

Эти вести махнули князю платочком новых надежд. Живя то в Черной Грязи, то в Соломине, присутствуя на освящении моревской церкви, чьим ктитором он стал, занимаясь своими исследованиями и набрасывая страница за страницей свои труды, Кантемир жадно ловил малейшую новость от турок и из Молдавии, из Австрии и Петербурга. Он был уверен, что царь не останется равнодушным к новым событиям и выступит в союзе с австрияками против осман. Этого требовала сама логика вещей: царь Петр находился в родственных связях с императором священной Римской империи, то есть Австрии, с тех пор как сын его Алексей вступил в брак с Софией Шарлоттой Вольфенбуттельской; царь, кроме того, опасался, чтобы австрияки не расширили чересчур своего могущества в Европе; он по-прежнему с неудовольствием взирал на опасную близость мусульманской империи к границам его державы. Наконец, Петр Алексеевич не забыл поражения под Станилештами и был верен обязательствам, внесенным в Луцкий договор.

Князю уже слышалось, как кованые ворота к престолу Земли Молдавской растворяются с долгим гулом. Звон доспехов вторил мужественному гласу судьбы, час освобождения готовился пробить. Но дорога к золотому креслу молдавских господарей внезапно предстала перед князем в подлинном свете — тернистой и полной препятствий.

Капитан Георгицэ, оказывается, приехал не только для того, чтобы повидать своего природного государя, и не только из-за раны. Георгицэ воспользовался случаем сообщить Кантемиру многое, о чем поостерегся бы написать. Поздним вечером капитан рассказал князю, что генерал Кантакузин распространяет среди сенаторов и важнейших вельмож столицы весьма опасную для него клевету. Генерал утверждает, что Дмитрий Кантемир, как ни умен он, остается, в сущности, заскорузлым молдавским мужиком, пожирателем мамалыги. Что предки его были простыми ковалями, а после — рядовыми ратниками. Отец его, Константин Кантемир-воевода,