За всё это время, которое ДозирЭ провел в поместье у Чапло, он ни разу не прикоснулся к Андэль. Нет, конечно, были случайные, мимолетные прикосновения, но и только. Они с Андэль очень тепло относились друг к другу – как преданные, родные люди. Но все их беседы получались какими-то вымученными, когда говорящие старательно обходят главное, то, о чем неотрывно думают. Между молодыми людьми будто стояла черная тень. Может, то была тень Алеклии?

Сначала ДозирЭ не спешил – он понимал, что должно пройти какое-то время, чтобы воспоминания обо всех обрушившихся на них несчастьях остались где-то далеко позади, в прошлом, и они оба смогли бы вновь ощутить счастливую безмятежность, как тогда, на озере, в день их знакомства. Но потом молодому человеку всё чаще стало казаться, что он здесь, в этом поместье, лишний, что Андэль к нему как-то совсем охладела. Ему пришла на ум коварная мысль, от которой сдавило горло: а любит ли теперь его девушка, не тоскует ли о прошлой блистательной жизни, о своем светлоликом всемогущем повелителе? Не явился ли он, ДозирЭ, всего лишь частью какого-то хитроумного плана, где ему отведена роль ряженого с глупыми ужимками, развлекающего публику между представлениями?..

Постоянно думая об этом, ДозирЭ невыносимо страдал. Душа его изнемогала от тоски, от безысходности, а тело изнывало от непроходящего мучительного желания. Теперь он ходил унылый, подавленный, злой. А Андэль будто ничего не замечала.

Как-то ночью ДозирЭ долго не мог заснуть, встал и, прихватив кинжал, вышел наружу. Он убежал далеко в лес, в самую чащу, где разросшиеся кусты и цепкие ветви крючковатых низкорослых деревьев преградили ему путь, и тогда он стал кромсать их кинжалом – со всего маху, безжалостно, направо-налево, пока не обессилел… Он оглянулся. За его спиной образовалась просека длиной в сто шагов. Грудь сдавило, и он зарыдал – не сдерживаясь, не боясь, что его здесь кто-то увидит…

Однажды вечером, когда казалось, будто природа сонливо потягивалась, обмахиваясь после жаркого дня прохладным ветерком, ДозирЭ сердито схватил Андэль за руку и увел на озеро. На берегу, в том самом сказочном месте, где они в первый раз были близки, молодой человек упал перед ней на колени и произнес слова, на которые вряд ли был бы способен, если б не крайнее отчаяние и не тягостная безысходность:

– Выслушай меня, моя любимая, я больше не в силах молчать! Неужели ты не видишь, как я страдаю? Я люблю тебя. Потому что ты – самая удивительная девушка на свете! Ты – ослепительна, ты искришься, все драгоценности мира бледнеют перед тобой. Из всех мужчин, которые встретились на твоем пути, спаслись, наверное, лишь те, кто прикрыл глаза рукой. Только благодаря этому они не ослепли. Остальные превратились в твоих рабов, но такой участи можно лишь позавидовать – попасть под твое колдовское обаяние и день и ночь, во сне и наяву, мечтать о твоем дивном лике и чудесном теле.

Воистину, мир, который тебя создал, должен быть сам тебе благодарен. Ты делаешь его лучше, прекраснее, справедливее. Создатель, верно, остался доволен своим творением.

Твои бездонные глаза, твои губы, подобные крыльям птицы, твои шелковые волосы, всё твое тело – плод самого яркого вдохновения…

Стоит мне прислушаться, и звуки сладкоголосой лючины наполняют мое сердце грустным томлением. Эти звуки увлекают меня в страну вечной любви, где бьют прохладные воды и благоухают чудесные цветы…

Я люблю тебя! Все, что я сделал на свете хорошего, я сделал во имя тебя, все мои будущие подвиги я посвящаю тебе. Ради тебя бьется мое сердце. Больше всего на свете мне хотелось бы, чтобы ты всегда была рядом, чтобы ты любила меня так, как люблю тебя я.

Но, боги, как тяжела безответная любовь!

Я считал себя самым счастливым человеком на свете, потому что ты презрела самого Бога, чтобы быть со мной, а теперь я не знаю, что и думать. Я остался один на один со своими мыслями. Со своей болью. Со своими желаниями. Я не могу понять, любишь ли ты меня теперь? Я чувствую себя таким же беззащитным, как ящерица, сбросившая старую кожу. Мне хочется плакать, а терзания мои безмерны. Я вроде бы победил, но чувствую себя побежденным. Я излечился от ран физических, но страданий не убавилось: боль неразделенного чувства мучает меня сильнее самых ужасных ран.

Пусть я молод, беден, глуп и не знатен, но со мной мой верный меч и моя любовь. Я не жалею ни о чем и готов вместе с тобой идти по жизни, не задумываясь о том, сколь долог и опасен будет путь. Я с тобой, моя любимая!

Ответь мне теперь: а ты со мной?

По щекам девушки текли слезы, а ее глубокие глаза, бывшие некоторое время назад холодными и безразличными, вдруг осветились теплотой и нежностью. Она только что, может быть впервые, отчетливо осознала, что на самом деле ДозирЭ такой ранимый, такой беззащитный.

– Разве я давала тебе повод сомневаться во мне? – сказала она ласково, но укоряюще. – Разве не доказала свою преданность? Разве не готова была ко всему, и к самой смерти, ради тебя? Как ты мог усомниться в моей любви?..

Андэль говорила всё горячей, и лицо и шея ее вдруг зарделись от прихлынувшей крови. Как она была прекрасна в этот момент! Весь мир вокруг ДозирЭ вдруг поблек, теперь существовала только она – совершенный образ божественной любви, идеальная сущность всего самого прекрасного. Богиня в искристо-фиолетовом ореоле.

– ДозирЭ, во всем виновата я одна, – продолжала девушка дрожащим голосом. – Я выбрала тебя, я, не желая этого, принесла тебе столько зла. Я по глупости своей перевернула всю твою жизнь. Возьми же в награду за это твою покорную люцею. Я беспримерно благодарна тебе за то, что ты вернул меня сюда, в Удолию. Будь же моим строгим хозяином и, простив меня за все, прими меня всю без остатка. Владей мной так, как тебе заблагорассудится, и ни о чем не беспокойся!

– О, Андэль! – вскричал ДозирЭ, взял руки девушки, покрыл их страстными поцелуями и прижал к своему мокрому от слез лицу.

– Мечтаю только об одном, – продолжала Андэль, несколько запинаясь от смущения, – о свадьбе и о большом свадебном обряде. И более ни о чем…

В этот миг ДозирЭ был почти безумен. Им управляли только чувства и инстинкты. Еще мгновение, и он упал бы замертво, не выдержав пытки смирением. Как бешено билось сердце в груди, как трудно было дышать! Какую слепую ярость испытывала его изнемогающая плоть!

Откуда-то из-за озера подули теплые ветра и мало-помалу рассеяли в небе слоистую перину облачности. Над головой одна за другой красноречиво вспыхивали далекие голубые звезды. Вскоре всё небо украсилось дивным бисером из ярких огоньков. А из-за сиреневого ночного облачка показалась любопытная Хомея и вдруг с церемониальной пышностью осветила ДозирЭ и Андэль сильным янтарным лучом. В этом чудесном озарении простые слюдяные камешки под ногами молодых людей вдруг превратились в бесценные светящиеся алмазы и рубины, а всё вокруг вдруг вспыхнуло волшебными матовыми красками, заиграло загадочной светотенью.

Зыбкие прибрежные воды, искрящиеся звездными отражениями, липко обволакивали плоские бережка в десяти шагах, нежили их лениво, причмокивали в сонливом удовольствии.