Вот только потом, вместо того чтобы уйти спокойно восвояси, кляты германы решили для верности прочесать лес. Лютого они не нашли. Но видно, рядом ховались хлопцы с их сотни – их-то и нашли.

Тут-то Лютый и совершил изрядную дурость. Ему б пересидеть, а вернее перележать тихонько этот последний бой, а он не выдержал и рванул наутек. Может, немцы его и не заметили, да злая судьбина вынесла партизана на двух немецких санитаров, которые как раз бинтовали какому-то егерю простреленную ногу. Лютый так и замер перед немцами, а те, в свою очередь, закаменели перед невиданным ужасом. И было от чего: Лютый уж два месяца как в схроне сидел – прокоптился да закоптился так, что даже комары лесные его не трогали. Очень уж ядреный дух от боевкаря шел – кровососов на лету сбивал. Да и одежа его весьма странные свойства приобрела: кой-где засалилась аж до блеска – как в зеркало смотрись, а кое-где так обтрепалась да обмахрилась, что, пожалуй, и нищий у довоенном Львиву побрезговал такой свиткой…

Первым опомнился Лютый, рванул с пояса наган. Наверное, в общей пальбе никто и не обратил бы внимания на три выстрела, да вот только на третьем вышла осечка, и остававшийся в живых санитар успел заорать. Лютый его прибил, но егеря услышали. И теперь вся ягдкоманда за ним гонится. И уж ясное дело не для того, чтобы в плен брать да в лагерь отправлять: санитаров и раненого своего егеря ему не простят.

Лютый бежал из всех сил. Он задыхался, в глазах темнело, но ноги упорно отмеряли лесную землю – шаг за шагом, метр за метром. Винтовку он не бросил, хотя надежды на нее было немного: егеря все больше с «эмпэ» ходят, а в последнее время и вовсе худо стало: появились у германов якись «штюрмхеверы». Вроде автомата, только лупит, чертеняка, шо твой кулемет. Много против такого с винтовкой навоюешь?.. Лай неумолимо приближался, и Лютый попытался прибавить ходу. С разлету взлетел на небольшой холмик, задохнулся окончательно, перед глазами замелькали разноцветные круги…

Уже ничего не соображая, он сделал шаг вперед, запнулся обо что-то и второй раз за сегодняшний день хряснулся о землю. Мордой…

– Я не понял, Геллер, – раздался насмешливый голос. – Это он чего – на тебя напал?

– Да не, Глебка, – другой голос, более певучий. – Это он от фрицев так чешет, что дороги не разбирает.

Лютый помотал головой, но перед глазами все еще плыло. Какие-то неясные фигуры – чисто лисовыки: зеленые, лохматые… Его хватило только простонать:

– Вы хто, а?

Одна из фигур вдруг подалась вперед и забрала у него винтовку. Вторая фигура приблизилась, и Лютый разглядел человеческое лицо.

– Мы кто? Мы-то бойцы Рабоче-крестьянской Красной армии. А вот ты что за хрен с горы, нарисовался – не сотрешь?

С восторгом осознав, что у него появился шанс на спасение, Лютый быстро затараторил:

– Товарыши! Радянськи! Я – боевкарь, Лютый. Це псевдо. Я з Украйнськой Партизанской армий[462], з УПА. Я ж свий, я ж проты нимцив… Воны нашу сотню… в засидку… всих вбылы… я одын… а воны – за мною… Слухайте, там собакы гавкають… це егеря…

– Геллер, ты не в курсе: он по-каковски блекочет? По-польски?

Зрение окончательно прояснилось, и теперь Лютый видел, что перед ним двое совсем еще молодых парней в странной лохматой одежде в желто-зеленых разводах. Один из них как раз и спросил про язык. А парень тем временем продолжал:

– Хотя нет, он не поляк. Те шипят, ровно гадюки, а этот… Чех, что ли?

– Не, Глеб, это он по-украински, – сообщил второй – могучий детина, чьи широченные плечи не мог скрыть даже этот странный лохматый балахон.

– Как это – «по-украински»? Нет же такого языка. Ты что, Моисей, «Марксизм и вопросы языкознания» не помнишь? Товарищ Сталин ясно же писал, что «…на южных окраинах – украинах используется малоросский диалект…» – процитировал он, заведя очи горе.

– Ну, это да, – согласился Моисей. – Только понимаешь, Глеб, они-то на южных окраинах считают, что это отдельный язык.

– Они-то по темности и необразованности своей могут считать все, что им в бестолковки вступит, а тебе, особенно как политруку…

Моисей вздохнул:

– Ты понимаешь, тут вот какое дело… Я вот у Шевченко читал…

– У кого?! – Глеб, вертевший в руках винтовку Лютого, аж присел. – Ты чего, Геллер, головой ударился? Запрещенные книги читаешь? Нет, главное, нашел кого! Черносотенного националиста, русофоба, предателя и дезертира! Ну, ты, братишка, даешь…

– Якого зрадника? Чому зрадника? – не выдержал Лютый. – Тарас Грыгоровыч Шевченко – велыкый украйнськый поет…

– Ты пока лучше помолчи в тряпочку, – посоветовал Глеб. – Тебя еще спросить забыли. Нет, ну ты, Моисей, вообще… – он выразительно повертел пальцем у виска. – Еще скажи, что у тебя этот Шевченко дома есть…

Моисей смутился.

– Нет… Ну не то чтобы… а вот…

Глеб махнул перед лицом рукой:

– Чур меня! Ты что, на самом деле запрещенку хранишь? Да вы там у себя в Хамовниках очумели, что ли?!

Моисей потупился, а Глеб продолжал:

– Ты соображаешь, что творишь? А твои – мама, папа, бабушка?.. А любушку свою чего под монастырь подводишь? Дочь Орджоникидзе и… Ты чего ж их подставляешь? – Тут он запустил длинную матерную тираду и продолжил уже менее экспрессивно: – Геллер, ты понимаешь, что если что – тебя только Стальной отмазать сможет? Только он тебе потом сам, своей властью так вложит, что год будешь учиться на животе сидеть! – Он сплюнул. – В общем, так… Политрук Геллерман!

Здоровяк в лохматой одежде вытянулся по стойке смирно.

– По возвращении запрещенную литературу сдашь в Особый отдел. Я уж прослежу, чтобы ее у тебя Леха принял. Вопросы?

– Никак нет! – рявкнул Геллерман. И тут же, противореча себе, спросил: – Глебка, чего с этим делать будем?

– С этим? – Глеб посмотрел на Лютого. – Тебя как звать, чудо?

– Лю… то есть Стецко Нечипорук, пане начальнику…

– Местность хорошо знаешь?

– А як же? Звычайно. Це ж мойи ридни мисця…

Глеб поморщился:

– Вот что, ты давай-ка начинай говорить по-русски, а то твой диалект разбирать некогда. Усек?

– Усек, товарышу… Знаю эти мисця…

– Вот и ладно. Проводником будешь, понял? А с егерями мы сейчас все вопросы решим. Сергеев! – позвал он кого-то. – Приготовиться к встрече дорогих гостей!..

Двумя часами позже Стецько сидел возле маленького костра и, опасливо косясь на своих неожиданных спасителей, осторожно прихлебывал горячий пряный бульон из жестяной кружки. Рядом с ним на расстеленной куртке лежали десяток твердокаменных галет, несколько тонких кусочков шпика и кусок плитки шоколада. Когда ему выдали паек, он сперва даже не понял, что это такое: белый прямоугольник, намертво запаянный в целлофан, завернутые в вощанку странные квадратики, толщиной чуть больше самой обертки, и кубик желто-бурого цвета – Лютый решил, что москали над ним издеваются. Но благоразумно промолчал: он видел, что случилось с ягдкомандой после встречи с русскими…