Помимо пехотинцев, никто больше не принимал более непосредственного участия в боевых действиях, чем пилоты Huey. «Один из наших помешался на убийствах», — вспоминал Хикман. Среди его сокурсников по вертолетной школе многие были убиты или ранены — в общей сложности во Вьетнаме погибло 4000 членов вертолетных экипажей. Как-то в ходе боевого вылета у его бортмеханика вдребезги раскололся шлем от попадания пули — Хикман подумал, что его человеку конец, но, к счастью, пуля лишь слегка задела череп. В ходе другого боя Хикман завис над землей на высоте в пару метров, высунулся из окна кабины и швырнул гранату в находившийся внизу блиндаж, где засел противник. Бывали и курьезные случаи: однажды их бортмеханик по неосторожности прострелил корпус вертолета из своего пистолета.45 калибра — как нашкодившие школьники, они забили рваные металлические края внутрь, чтобы отверстие выглядело так, будто пуля вошла извне.

«Моими лучшими друзьями были Джим Ньюман и Элмор Джордан, черный парень из Вашингтона. Мы шутили, что, если кто-то из нас поймет, что ему конец, он должен выбросить свой бумажник, чтобы его подобрали другие». Однажды Хикман услышал по радиосвязи, как Джордан сообщил, что его машина попала под обстрел и он пытается дотянуть до базы. Вскоре он передал, что потерял гидравлику и вертолет дымится. Его бортмеханик, который ничем не мог помочь поврежденной машине, забился в кабину к пилотам. Через пару минут Джордан снова вышел в эфир: «Двигателю тоже конец». «Ну вот и настал момент Элмору выбросить свой бумажник», — с горечью подумал Хикман. Потом он увидел за лесополосой черный столб дыма: Huey рухнул на землю в нескольких сотнях метров от взлетно-посадочной полосы. Но экипажу чудесным образом удалось выжить: бортмеханик успел выпрыгнуть из вертолета, прежде чем тот врезался в землю, после чего бросился к горящей машине и вытащил обоих пилотов. В ходе одного боевого вылета Джим Ньюман получил тяжелое ранение в шею, но остался в живых: он тоже не спешил «выбрасывать свой бумажник».

«Однажды Джим меня подбил. Мы подлетали к горячей зоне высадки и попали под плотный огонь. Я сказал Кобрам: „Прикройте меня ракетами“. Потом раздался мощный „бум“, и осколки от ракеты Джима изрешетили нашу приборную панель. Мы смогли дотянуть до небольшой поляны, где совершили аварийную посадку. Потом я сказал Джиму: „Собьешь еще четырех и получишь звание аса — от коммунистов!“». Лучшим пилотом в их подразделении был Харли Гофф, но все его мастерство не смогло спасти его от сокрушительного падения после повреждения трансмиссии. Гофф получил переломы трех из четырех конечностей и лишился всех зубов, став наглядным примером того, какую огромную роль на войне играет обычное везение.

На каждом Huey стояло два дверных пулемета, за один из которых отвечал бортмеханик, за другой — пехотинец. «Они были вашими глазами», — вспоминал Хикман. М-60 нуждался в тщательной чистке, иначе его могло заклинить; бортовой стрелок также должен был следить за тем, чтобы под порывами ветра патронная лента не развевалась из дверного проема. Для усиления психологического эффекта Хикман заставлял своих стрелков полностью загружать пулеметные ленты трассирующими патронами — в нарушение действующей инструкции, которая предписывала один трассер на пять обычных патронов. «Трассеры довольно быстро выжигали стволы, но во время высадки десанта вам было нужно, чтобы враг не поднимал головы». Он знал, что с борта вертолета, который непрерывно перемещался сразу во всех направлениях, меткость стрельбы была очень низкой.

Хотя Cobra и Huey имели одинаковый взлетный вес около 4,3 т, последний в модификации ударного вертолета, оснащенный 62 ракетами и скорострельными пулеметами на 4000 патронов, был менее шумным и более плавным в полете. Ни в одной войне, ни до этого, ни после, не было задействовано такого количества тактических вертолетов, как во Вьетнаме. «Иногда над полем боя кружило больше сотни вертушек, — вспоминал Хикман. — Когда в воздух поднималась группа из десяти транспортников с четырьмя самолетами огневой поддержки и постановщиком дымовых завес, это было впечатляющее зрелище». С детства не привыкший к кондиционерам на родительской ферме в Северной Каролине, Хикман спокойно переносил влажную азиатскую жару. В ходе ночных вылетов по обеспечению осветительной поддержки он трясся от холода под порывами ледяного ветра на высоте 2 км, с которой они сбрасывали осветительные бомбы. Эти самые бомбы — Mk24 — мощностью в миллионы свечей были опасным грузом. «Я ненавидел такие вылеты», — признался Хикман: они потеряли несколько машин из-за воспламенения бомб в грузовом отсеке.

После относительного затишья зимой 1968 г., когда «противник почти исчез, с января война разгорелась с новой силой». Время от времени Хикмана и его товарищей отправляли в трехдневные миссии к камбоджийской границе, в ходе которых им приходилось совершать ночные посадки, ориентируясь по горящим бочкам, наполненным песком и горючим, и спать на земле рядом со своими машинами. Поначалу им казалось странным, что вьетконговцы давали в воздух несколько трассирующих очередей, но не открывали серьезного огня. Но затем все изменилось, и им не раз довелось попасть в «адское пекло»: как-то ночью их отправили эвакуировать группу глубинной разведки, которая оказалась втянутой в ожесточенный контакт с противником. Они связались с кружившим рядом самолетом поддержки южновьетнамских ВВС, чтобы тот обеспечил огневое подавление с воздуха, но пилот отказался приближаться к зоне сражения. Их сопровождали два ударных вертолета Cobra, но, поскольку даже в опытных руках стрелков их оружие давало разброс почти в 20 м, вести огонь в темноте были слишком рискованно. Хикман почти час кружил над зоной, пытаясь скоординировать спасательную операцию. В конце концов один из рейнджеров на земле включил строб, замаскировав его каской, и указал им путь к крохотной прогалине среди джунглей, где Huey смогли приземлиться и забрать осажденных рейнджеров. В ходе другого ночного рейда они потопили 23 сампана, плывшие из Камбоджи: «Мы обозначили цель трассерами, а затем Кобры ракетами подняли их на воздух. Командование хвалило нас, говоря, что мы уничтожаем больше врагов, чем вся остальная 9-я дивизия».

В их подразделении служило 300 человек, в том числе около 40 летных экипажей. Звания не играли большой роли: «У нас было очень мало „сэров“ — большинство из нас были 21-летними парнями, которые хотели делать то, что считали правильным и нужным, без строгого надзора». Что касается командиров подразделения, то один отказывался летать ниже 600 м, а его преемник был «смелым, но так и не научился хорошо летать». Днем Хикман чаще всего летал на Huey, по ночам — на Cobra. Однажды, когда его подняли среди ночи и дали задание забрать завязший в стычке с ВК разведывательный патруль, он спросил командира звена: «Почему именно я?» И был польщен ответом: «Потому что у тебя больше всего шансов вернуться живым». В подразделении они потеряли несколько вертолетов из-за столкновений с деревьями: «Такого рода вещи случаются, когда молодые парни впадают в азарт». Самый низкий показатель потерь был у Cobra, самый высокий — у легких наблюдательных вертолетов OH-6: «Они воевали на высоте 5 м».

Хотя в их подразделении было несколько случаев самострелов, а несколько пилотов предпочли перевестись на наземную службу, «большинство людей были способны собрать волю в кулак и делать то, что нужно было делать». Хикман сохранил убежденность в том, что войну во Вьетнаме можно было выиграть, «но к 1969 г. стало очевидно: либо мы идем на Север, либо вообще убираемся оттуда. Антивоенное движение — это было предательство. Это была кучка крикливых студентов, которые ничего не знали о жизни. Я верил в нашу армию. В ней было много людей, которые пытались делать правильные вещи».