В первые месяцы своего президентства Никсон и его советники отчаянно пытались найти новые способы прекратить войну. Министр обороны Мелвин Лэйрд, бывший конгрессмен от Висконсина, посетив Сайгон в марте 1969 г., сказал Крейтону Абрамсу, что смена администрации дает им небольшую передышку: «Думаю, у нас есть некоторое время… чтобы разработать национальную политику, которую мы сможем представить [американскому] народу»[1107]. По его мнению, новый курс должен был «предусматривать значительное уменьшение вклада Соединенных Штатов в ЮВ, что касается не только людей, но и человеческих потерь, военных поставок и долларов… Должен предупредить, что возникнет много вопросов по поводу использования B-52». Встревоженный Абрамс попытался отстоять это чрезвычайно эффективное, на его взгляд, оружие: «На самом деле это очень оперативное средство… Требуется всего пара часов, чтобы заменить весь груз и доставить его куда угодно и в каком угодно количестве»[1108].

Роль советника по национальной безопасности, ранее почти не замечаемая СМИ и вашингтонским истеблишментом, ныне приобрела беспрецедентную значимость. До выборов доктор Генри Киссинджер входил в лагерь соперника Никсона по Республиканской партии Нельсона Рокфеллера. После выборов он перешел в лагерь нового президента и стал ключевым проводником его внешней политики. Убежденный приверженец прагматичной и, когда необходимо, циничной концепции «реальной политики» (realpolitik), впервые сформулированной Людвигом фон Рохау в середине XIX в., Киссинджер никогда не считал войну во Вьетнаме потенциально выигрышной. Он разделял убеждение Никсона в том, что, каковы бы ни были ее возможные выгоды, война обходилась слишком дорого с точки зрения политического внимания, материальных ресурсов и морального авторитета, отвлекая США от жизненно важных интересов в других местах планеты. Этот блестящий и харизматичный дипломат сумел преодолеть нелюбовь своего нового босса как к евреям, так и к интеллектуалам — сначала благодаря своей беспрекословной лояльности, а затем и беспринципности, мало уступающей президентской. Живя ледяным рассудком, он умело имитировал душевную теплоту. Артур Шлезингер писал в ранние дни президентства Никсона: «Мне нравится Генри, и я его уважаю, хотя не могу избавиться от чувства, что мне он говорит одно, а [консервативному идеологу] Биллу Бакли совсем другое»[1109].

Глава аппарата Белого дома Г. Р. Холдеман однажды признался: «Именно Генри настаивал на том, что лучшая линия поведения для президента — агрессивная непредсказуемость»[1110]. Именно такое впечатление о менталитете Никсона Киссинджер стремился создать у Ханоя. Он был убежден, что существовал единственный способ принудить руководство Северного Вьетнама пойти на компромисс — создать «непреодолимые препятствия для ведения войны». И первым делом нужно было начать массированные, но секретные бомбардировки стратегической авиацией B-52 районов сосредоточения коммунистических сил. В воскресенье 16 марта Холдеман без малейшей тени иронии написал, что после посещения церкви Никсон санкционировал бомбардировку Камбоджи: «Исторический день. Сегодня в 2 часа дня по нашему времени наконец-то начата операция „Завтрак“. К [Киссинджер] полон энтузиазма, как и П [президент]». В течение следующих трех лет ВВС США сбросили на беспомощную страну принца Сианука 108 823 тонны бомб. Когда один из экипажей B-52 по ошибке разбомбил камбоджийскую деревню, уничтожив почти все ее население, посол США посетил это место и раздал оставшимся в живых жителям по $100. Промахнувшийся летчик был оштрафован на $700.

Белый дом пришел в ярость от очередной показательной демонстрации коммунистами своей силы на Тет 1969 г., когда больше ста южновьетнамских городов и поселений были подвергнуты атакам. Никсон воспринял их почти как личный выпад, посредством которого Ханой хотел показать, что считает его не более опасным противником, чем Линдона Джонсона. Таким образом, бомбардировки стали неотъемлемой частью того, что Киссинджер называл «принудительной дипломатией». В духе той же концепции «принуждения к миру» Совет национальной безопасности выступал за проведение операции «Подрезочный нож» — четырехдневного интенсивного воздушного блицкрига против Северного Вьетнама, который предусматривал возможность применения тактического ядерного оружия. Киссинджер проинформировал о плане операции советского посла Анатолия Добрынина, а в июле Никсон написал личное письмо Хо Ши Мину, пригрозив прибегнуть к «действиям, которые будут иметь огромные последствия», если Ханой откажется пойти на компромисс[1111]. 13 октября 1969 г. Никсон объявил секретную ядерную тревогу, приведя вооруженные силы США по всему миру в состояние повышенной боеготовности. Этот шаг, информация о котором «просочилась» в СМИ, был призван убедить коммунистический блок в том, что во главе самой могущественной державы мира стоит воинственный главнокомандующий, склонный к решительным — и даже безрассудным — действиям, если встать у него на пути. Однако Москва почти не обратила внимания на этот блеф, и никакие другие маневры американского президента, казалось, не производили на коммунистов никакого впечатления. Они воспринимали Никсона не как сумасшедшего, а как рационального политика, пытавшегося найти способ избежать пусть не поражения США в этой войне, но открытого признания своего поражения.

О «гениальности» Киссинджера сказано так много, что стоит сказать хотя бы пару слов о том серьезном заблуждении, в котором пребывали советник и его президент, считая, что путь к миру во Вьетнаме лежит через Москву. Осенью 1969 г. президент предупредил советского посла Добрынина: «Я хочу, чтобы вы поняли, что следующие три с половиной года Советскому Союзу придется иметь дело со мной… Мы не будем спокойно сидеть и смотреть, как с нами играют во Вьетнаме»[1112]. Между тем Москва сама была удручена хроническим отсутствием влияния на Ханой в обмен на $500 000 своей ежегодной помощи. До того как в 1970 г. Фам Ван Донг нанес визит в Москву, советский посол в Ханое на протяжении двух лет призывал северовьетнамское руководство к «более конструктивной… и искренней позиции» на мирных переговорах в Париже[1113]. Он напрасно тратил силы.

Отчаянно пытаясь найти средства воздействия на коммунистов, чтобы пошатнуть их непримиримую позицию, Белый дом одновременно стоял перед несовместимым с этой задачей внутриполитическим требованием: сократить присутствие американских войск во Вьетнаме. Киссинджер пытался убедить СНБ, администрацию и, возможно, самого себя в том, что эти два курса не противоречат друг другу. Сокращение контингента, утверждал он, «при условии обеспечения более устойчивого присутствия США может быть еще одной формой давления»[1114]. Это был полный нонсенс, однако Киссинджер был прав в том, что США не могли просто так взять и уйти из Южного Вьетнама — «как нажать кнопку „выкл.“ на телевизоре».