А между тем трудно себе представить историческое лицо,деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и тойже цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую сволею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель,которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута,как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в1812 году.

Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят спирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намеренсовершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакойроли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самыепростые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m-me Stael, читалроманы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами исолдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что-нибудьдоказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову сличными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же выобещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» — Кутузов отвечал: «Я и неоставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена.Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолованазначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только чтоговорил это», — хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему,одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы,окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет графРастопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначатначальником артиллерии.

Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старыйчеловек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащиеим выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные— первые, которые ему приходили в голову.

Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ниразу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы несогласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всейвойны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, оннеоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль.Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими,он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это иизустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, чтопотеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о миреотвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один вовремя отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что всесделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо датьзолотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения ненужны, что с чем-нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он неотдаст одного русского.

И он один, этот придворный человек, как нам изображают его,человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, — он один, этотпридворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, чтодальнейшая война за границей вредна и бесполезна.

Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значениесобытия. Действия его — все без малейшего отступления, все были направлены к однойи той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы длястолкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая,насколько возможно, бедствия народа и войска.

Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение ивремя, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекаяприготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который вАустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, вБородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно,несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражениявойско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает,что Бородинское сражение — победа. Он один во все время отступления настаиваетна том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новойвойны и не переходить границ России.

Теперь понять значение события, если только не прилагать кдеятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так каквсе событие с его последствиями лежит перед нами.

Но каким образом тогда этот старый человек, один, впротивность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народногосмысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?

Источник этой необычайной силы прозрения в смыслсовершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе вовсей чистоте и силе его.

Только признание в нем этого чувства заставило народ такимистранными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против волицаря в представители народной войны. И только это чувство поставило его на тувысшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все своисилы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалетьих.

Простая, скромная и потому истинно величественная фигура этане могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющеголюдьми, которую придумала история.

Для лакея не может быть великого человека, потому что улакея свое понятие о величии.

5 ноября был первый день так называемого Красненскогосражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов,зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями,когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и небудет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена внынешний день главная квартира.

День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитойнедовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белойлошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партиивзятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семьтысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанныхчем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного рядаотпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк,и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышемшапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленноподвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия ипленные.