о деятельности Циклаури и участников патриотической группы. Я ответил, что Циклаури являлся одним из командиров в батальоне. Я подчинялся ему, и что больше мне о нем ничего не известно. Вскоре меня отвезли в Баддорф, там я несколько дней находился под арестом, а затем был направлен в штрафной лагерь. В лагере кроме меня содержалось человек пятьдесят из батальона «Бергманн». Часть лиц из этого лагеря была куда-то вывезена. Я в это время тяжело болел. Когда некоторые из них возвратились в лагерь, я узнал, что состоялся суд над патриотической группой Циклаури. На этом процессе в качестве обвинителя выступил Оберлендер, потребовавший расстрела участников группы. Суд удовлетворил требование Оберлендера.

Таким образом, военнопленные, которые активно пытались возразить против использования их в войне с Советским Союзом, по инициативе и настоянию Оберлендера были расстреляны.

Вопрос: Почему вы не уехали с группой советских военнопленных офицеров, направлявшихся в мае 1942 г[ода] на так называемую экскурсию в Берлин?

Ответ: На «экскурсию» направлялись только военнопленные офицеры. Я же был рядовым.

Вопрос: Кого из участников батальона «Бергманн» встречали в последнее время?

Ответ: Я встречал Шавгулидзе. Насколько мне известно, на территории Грузии проживают человек 6—10 из тех, кто был в батальоне «Бергманн», но я их лично не встречал.

Показания мною лично прочитаны, с моих слов записаны правильно (А. Мухашаврия).

Допросил: Г. Джанджгава.

ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 116. Д. 392. Л. 265–267. Машинопись. Копия.

4.2. Протокол допроса свидетеля И. Г. Алимбарашвили, г. Тбилиси, 13 января 1960 г

Я, народный следователь прокуратуры района им[ени] Орджоникидзе Джанджгава, допросил в прокуратуре в качестве свидетеля с соблюдением ст. 19–23 Временных правил:

Алимбарашвили Ираклия Георгиевича, 1919 года рождения, уроженца гор[ода] Тбилиси[1819], грузина, беспартийного, образование среднее, работающего в Главном управлении городского транспорта мастером, военнопленного, проживающего в гор[оде] Тбилиси, ул[ица] Бараташвили, № 19,

(подпись Алимбарашвили)

который по сему дал сл[едующее] показание.

Русским языком я владею свободно, в переводчике не нуждаюсь, показания хочу дать на русском языке (подпись Алимбарашвили).

В январе 1942 года я попал в плен и был помещен в тюрьму на Холодной горе в гор[оде] Харькове. Вскоре там появились грузинские, армянские и другие эмигранты, которые стали выявлять военнопленных народностей Кавказа.

Тех, кого отобрали эмигранты, направили на медицинскую комиссию, где особое внимание обращалось на обнаружение среди нас евреев.

Нас, грузин, через несколько дней погрузили в эшелон и привезли в город Штранс[1820]. Меня направили в первую грузинскую роту батальона, который назывался, как я впоследствии узнал, «Бергманн». Военнопленные первой роты были одеты во французскую военную форму. Среди них я встретил бывшего сослуживца по дивизии врача Шарашенидзе Вано, который сообщил, что батальон входит в состав немецкой армии.

Переводчик первой роты эмигрант Виктор Хомерики убедил меня сообщить командиру роты немецкому лейтенанту Брандту о том, что я офицер Советской Армии и был членом партии. Брандт назначил меня командиром отделения, и вскоре мне дали звание аспиранта. Через некоторое время батальон прибыл в Баварию, в город Миттенвальд. Здесь в условиях горной местности мы проходили военную подготовку, обучались приемам диверсии и способам ведения уличных боев.

Я хорошо танцевал, поэтому был включен в танцевальную группу, развлекавшую немецких офицеров батальона и приближенных к ним эмигрантов. В связи с этим я чаще других находился в их среде.

От эмигрантов и немецких офицеров я узнал, что командир нашего батальона Оберлендер прибыл с Украины, где им из украинцев был создан батальон «Нахтигаль», который использовался против партизан.

Я слышал также, что Оберлендер расстрелял большое число украинцев из числа интеллигенции.

В связи с такими разговорами многие из грузинских эмигрантов не хотели вступать в батальон «Бергманн», так как боялись, что впоследствии их уничтожат.

Говорили, что Оберлендер в первую очередь уничтожает культурных людей нации.

Оберлендер был суровым, скрытным человеком, никто не видел его смеющимся. Слово Оберлендера было законом. Даже немецкие офицеры старше его в чине не смели ему противоречить.

По рассказам немецких офицеров, Оберлендер имел доступ в высшие круги правительства и командования немецкой армии.

Мы лично убедились в его силе и авторитете, когда Оберлендер устроил для нас посещение имперской канцелярии в Берлине. Он показал нам личный кабинет Гитлера, зал, в котором проходили заседания правительства, и другие помещения. Больше того, Оберлендер указал места, которые занимали высшие правительственные чиновники во время заседаний. Он свободно ориентировался в расположении различных помещений. Встречающиеся в кабинетах служащие имперской канцелярии относились к Оберлендеру почтительно.

Военнопленный Габлиани[1821], наиболее приближенное лицо к Оберлендеру, в беседе со мной говорил, что Оберлендер является одной из кандидатур на пост гитлеровского наместника в Грузии.

Помимо батальона «Бергманн», в немецкой армии действовали грузинский, армянский, азербайджанский, узбекский, таджикский, кубанока-зацкий, крымско-татарский легионы. Оберлендер пользовался большими правами, чем командиры национальных легионов, и имел на них большое влияние.

О том, что Оберлендер был влиятельным человеком в гитлеровской Германии, свидетельствует, на мой взгляд, то обстоятельство, что в период нахождения штаба батальона «Бергманн» в Пятигорске он летал куда-то на специальном самолете. Как говорили Габлиани и немецкие офицеры, Оберлендер летал в Потсдам.

Оберлендер довольно часто выступал перед батальоном с изложением его задач. Для того чтобы обработать наше сознание, он пригласил немецкого пропагандиста, именуемого доктором Дюром, который регулярно читал лекции.

Большая роль в подготовке батальона к выполнению поставленных гитлеровцами задач отводилась эмигрантам и приближенному к Оберлендеру военнопленному Габлиани.

После сформирования батальона «Бергманн» военнопленные, входившие в его состав, приняли присягу.

Присяга, насколько я помню, гласила:

«Я направляю два пальца к господу богу и клянусь быть преданным немецкому народу, немецкому командованию и фюреру Гитлеру. По первому же зову буду бороться до окончательного разгрома Советской страны. Если я не сделаю этого, то пусть покарает меня всевышний».

Немецкие офицеры говорили, что непосредственное участие в составлении текста присяги принимал Оберлендер. Во время церемонии он зачитывал присягу, а мы все повторяли вслух.

Оберлендер в выступлениях указывал, что батальон при вступлении немецких войск на Кавказ должен будет охранять тылы и коммуникации фашистской армии, проводить операции против партизан и нести полицейские функции. Участникам батальона Оберлендер обещал за верную службу назначение на должности и награды.

В батальоне имелось специальное подразделение – так называемое «С-цуг», целями которого являлось проведение диверсионных и разведывательных операций в тылу советских войск. Лица, входившие в это подразделение, находились на особом положении: были лучше обмундированы и лучше питались.

Предполагая захват территории Кавказа, эмигранты создавали свои правительства Грузии. Одно из них должен был возглавить Габлиани, другое – табачный фабрикант из Польши Микеладзе.

Эмигранты спорили и даже дрались между собой из-за поста в будущем правительстве Грузии.

Когда батальон находился еще в Миттенвальде, приехало около 50 человек грузинских эмигрантов. Их распределили по ротам. Они же стали делить нас по диалектам, натравливали одних против других. Немцам это нравилось.

Когда стало