и должно быть, здоровье завтрашнего Парижа обеспечат отбросы старой цивилизации. Небо за окном посветлело, и Денизе стало легче. Она лежала с открытыми глазами в плену ночной печали и осознавала закономерность происходящего. Кровавая жатва свершилась, любой революции нужны жертвоприношения, движение вперед возможно только по трупам, страх оказаться злым гением для близких обернулся горькой жалостью и тоской перед лицом неизбежных бедствий, тяжелых, как муки появления на свет нового поколения. Она искала выход, думала, как поступить, чтобы спасти от уничтожения хотя бы самых близких.

Перед мысленным взором Денизы возникло вдохновенное лицо Муре с ласковыми глазами. Он ни разу ни в чем ей не отказал, значит пойдет и на возмещение убытков – конечно, в разумных размерах. Мысли Денизы путались, она пыталась понять его побуждения. Девушка знала, как он жил до встречи с ней. Октав был расчетлив, использовал женщин, заводил любовниц, чтобы пробиться наверх, завел роман с госпожой Дефорж, желая ближе сойтись с бароном Хартманом. У него были интрижки с девушками вроде Клары, он покупал ласки и тут же забывал тех, кто доставил ему удовольствие. Муре начинал как искатель любовных приключений, над ним подшучивал весь магазин, а потом соблазнитель превратился в гения торговли, прирожденного победителя. Дениза не забыла, что когда-то он часто лгал, был расчетлив в отношениях, а холодность скрывал за нарочитой предупредительностью. Теперь он мучился по ее вине, и страдание его облагородило. Октав жестоко наказан за то, что был высокомерен с женщинами, но грехи уже искупил.

Этим утром хозяин «Дамского Счастья» пообещал, что, как только чета Бодю и старик Бурра сдадутся, он выплатит им компенсацию, размер которой она сочтет разумным. Время шло, девушка почти каждый день после обеда забегала к родственникам, оживляя их дом смехом и жизнерадостностью. Больше всего ее беспокоило состояние тетки, которая после смерти Женевьевы так и не пришла в себя окончательно, жизнь медленно утекала из нее. На вопрос о самочувствии она удивленно отвечала, что ничуть не страдает, только все время хочет спать. Соседи сокрушенно качали головами: несчастная ненадолго разлучилась с дочерью!

Как-то раз Дениза возвращалась домой, свернула к площади Гайон и вдруг услышала душераздирающий крик. Началась паника, люди побежали, гонимые страхом, любопытством и сочувствием. Коричневый омнибус, курсирующий между площадью Бастилии и кварталом Батиньоль, свернул на улицу Нёв-Сент-Огюстен и у фонтана переехал мужчину. Кучер вскочил на козлах и резко натянул поводья, пытаясь осадить вороных, лошади упирались, вставали на дыбы, а он кричал и ругался, как пьяный матрос:

– Черт возьми! Дьявольщина! Куда ты смотрел, идиот проклятый?!

Омнибус остановился. Зеваки окружили раненого, случайно оказавшийся рядом полицейский опрашивал пассажиров империала, свесившихся вниз, чтобы разглядеть место происшествия, кучер яростно жестикулировал, задыхаясь от негодования.

– Надо же мне было встретить такого недотепу! Я кричал ему: «Убирайся!» – а он возьми да кинься под колеса!

Какой-то рабочий, маляр, красивший вывеску магазина напротив, прибежал с кистью в руке и гаркнул, перекрывая всеобщий гвалт:

– Успокойся, друг! Я все видел, он сам бросился!.. Головой вперед… Еще одному жить стало невмоготу!

Раздались другие голоса, все сошлись на том, что несчастный хотел покончить с собой. Сержант писал протокол, перепуганные дамы спускались на землю и торопились прочь, унося в душе пережитый ужас момента, когда омнибус тряхнуло и колеса наехали на что-то мягкое. Дениза, напротив, подошла совсем близко. Она жалела всех бедолаг и несчастных – раздавленных собак на дороге, лошадей, исхлестанных кнутом, кровельщиков, упавших с крыши. Все оказалось просто ужасно: она узнала жертву.

– Это господин Робино! – горестно воскликнула она.

Полицейский немедленно допросил девушку, она назвала фамилию, профессию и адрес пострадавшего. Благодаря сноровке кучера, чуть отвернувшего омнибус в сторону, под колеса попали только ноги пострадавшего, хотя обе, скорее всего, оказались сломанными. Четыре добровольца перенесли Робино в аптеку на улице Гайон, а омнибус медленно тронулся в путь.

– Ну и день, ну и день, врагу не пожелаешь! – бурчал кучер, нахлестывая кнутом лошадок.

Дениза отправилась следом за Робино. Врача все еще не нашли, а фармацевт заявил, что непосредственной опасности нет и будет правильнее отправить раненого домой, тем более что живет он недалеко. Кто-то пошел в полицейский участок за носилками, а Дениза решила предупредить госпожу Робино о несчастье с мужем. Ей с большим трудом удалось пробраться сквозь толпу зевак, столпившихся в дверях аптеки. Люди все прибывали, каждый жаждал взглянуть на жертву, дети и женщины поднимались на цыпочки, тянули шеи, отпихивали друг друга локтями. Вновь прибывшие выдавали свои версии: уходя, Дениза услышала историю о муже, которого любовник жены выбросил из окна.

Девушка свернула на улицу Нёв-де-Пти-Шан и издалека увидела на пороге шелковой лавки госпожу Робино. Она остановилась и недолго поговорила с бедняжкой, пытаясь смягчить удар. В магазине царила атмосфера разора и запустения. Развязка неравной схватки была очевидна всем: дирекция «Дамского Счастья» в очередной раз снизила цену на шелк на пять сантимов и добила конкурента – последним «доводом короля» стали четыре франка и девяносто пять сантимов, и Гожан познал собственное Ватерлоо. Последние два месяца стали для Робино худшими в жизни: он всячески пытался отсрочить банкротство.

– Я только что видела вашего мужа… на площади Гайон… – пробормотала Дениза, входя в лавку.

– Слава богу! – обрадовалась та. Снедаемая беспокойством, она то и дело бросала взгляды в сторону улицы. – Я жду его, он давно должен был вернуться. Утром явился Гожан, и они куда-то ушли вместе.

Жена Робино была очаровательная веселая женщина, хотя беременность ее изменила. Она очень уставала и часто говорила: «Зачем нам все это? Жили бы себе спокойно в маленькой квартире и уж на хлеб точно заработали бы»

– Дорогая моя девочка, – продолжила она с печальной улыбкой, – не стану вас обманывать… Дела идут так плохо, что мой муж перестал спать по ночам. Гожан снова завел разговор о просроченных векселях, чем ужасно его огорчил… А я, если не знаю, где Робино, просто умираю от беспокойства…

Женщина сделала шаг к двери, и Дениза придержала ее за руку. С улицы доносился гул голосов, приближалась толпа, сопровождающая носилки. Девушка заговорила, с трудом подыскивая слова утешения:

– Только не волнуйтесь, опасности нет… Я видела вашего мужа на площади, с ним произошло несчастье… Его сейчас доставят… Успокойтесь, умоляю!

Побледневшая госпожа Робино слушала Денизу, но смысл сказанного не доходил до бедняжки. Улица заполнилась людьми, кучера застрявших в пробке фиакров исходили злобой. Мужчины поставили носилки на землю перед магазином, чтобы распахнуть застекленные створки двери.

– Это несчастный случай, – повторила Дениза, решившая скрыть от бедняжки, что ее муж пытался убить себя. – Господин Робино стоял на тротуаре, у самой кромки, и случайно соскользнул под колеса омнибуса… Пострадали только его ноги, врача уже ищут, успокойтесь!

Беременная закричала, как раненое животное, ее пробрала крупная дрожь, потом она молча упала на колени рядом с носилками и ослабевшими руками раздвинула полотняные шторки. Мужчины остались ждать на улице, чтобы нести раненого, как только прибудет врач. Робино пришел в себя, и никто не решался тронуть его – при малейшем движении он чувствовал ужасную боль. Увидев жену, несчастный заплакал, она тоже рыдала и целовала мужа, глядя ему в глаза. На улице по-прежнему толпились зеваки. Глаза зрителей блестели от любопытства и возбуждения, работницы, потихоньку улизнувшие из мастерской, только что стекла витрин не выдавливали, лишь бы все разглядеть. Дениза находила неприличным подобный нездоровый интерес и сочла за лучшее закрыть магазин, опустив металлические жалюзи. Она повернула ручку, раздался жалобный скрежет, и ставни неторопливо поехали вниз, как театральный занавес, завершая последний акт пьесы. Вернувшись с улицы и закрыв за собой маленькую дверь, она увидела, что госпожа Робино отчаянно обнимает мужа в тусклом свете, проникавшем через два отверстия в металлической пластине. Обанкротившаяся лавка уходила в небытие, и только две звезды смотрели