Впервые попав в «Дамское Счастье», бедная девушка растерялась, почувствовала себя ничтожеством, просяным зернышком в жерновах мельниц, превращающих в труху целый мир, а теперь… Господь милосердный! Она стала душой этого мира, самой важной персоной, одно ее слово могло подтолкнуть колосса вперед, замедлить его ход и даже заставить опуститься на колени. Дениза не хотела ничего подобного, у нее не было умственного расчета, одно только обаяние кроткой души. Обретенная власть иногда вызывала тревожное удивление: с чего вдруг все стали подчиняться ей, как первой красавице или злой ведьме? Потом она улыбалась и говорила себе: «Ничего, как-нибудь образуется!», ибо ее сила заключалась в доброте, рассудительности и правдолюбии.

Дениза радовалась, что может быть полезна Полине. Та ждала ребенка и не находила себе места от страха лишиться работы: за полмесяца администрация рассчитала двух продавщиц на седьмом месяце беременности. Материнство считалось недопустимым явлением, неприличной помехой делу. Допускались свадьбы, но не младенцы! Законный муж Полины трудился в «Дамском Счастье», но она опасалась за свою судьбу, понимая, что за прилавком стоит, пока незаметен живот, и утягивалась так сильно, как только могла. Одна из уволенных разродилась мертвым ребенком (потому что утягивалась) и была на грани жизни и смерти. Бурдонкль заметил, как изменились походка Полины и цвет ее лица, а как-то раз утром в отделе приданого получил подтверждение своим подозрениям: посыльный сильно толкнул бедняжку, и она инстинктивным движением прикрыла ладонями живот, испуганно вскрикнув. Бурдонкль немедленно допросил проштрафившуюся работницу и поставил на совете вопрос об увольнении, заявив, что «ей нужно дышать свежим деревенским воздухом». «Только представьте, господа, какой выйдет скандал, если повторится прошлогодняя история, когда у девушки из отдела нижнего белья случился выкидыш! На публику это произведет крайне неблагоприятное впечатление…» Муре на совете не присутствовал и свое мнение высказал только вечером. Дениза успела вмешаться, и Октав заставил Бурдонкля изменить мнение в интересах торгового дома. «Вы что, решили восстановить против нас матерей и оскорбить в лучших чувствах покупательниц на сносях?» Начальство торжественно заявило, что отныне за беременными замужними продавщицами будет наблюдать специально нанятая акушерка, и их присутствие не нанесет урона репутации магазина.

На следующий день Дениза поднялась в амбулаторию навестить Полину, та расцеловала ее в обе щеки и радостно сообщила:

– Не волнуйтесь, доктор говорит, со мной все будет в порядке! Милая моя, спасибо, что вмешались, иначе я уже была бы безработной!

Сбежавший из отдела Божэ стоял у изголовья кровати и, краснея и заикаясь, лепетал слова благодарности. Он теперь робел перед Денизой, как перед официальным лицом и особой благородных кровей. Муж Полины клятвенно пообещал самолично заткнуть рты всем завистникам, и жена ласково его отослала, передернув плечами:

– Что за глупости, дорогой… Иди, дай нам спокойно поболтать.

Амбулатории отвели длинную светлую комнату. Двенадцать кроватей были отгорожены одна от другой белыми занавесями. Здесь ставили на ноги проживавших в здании магазина, если те не уезжали лечиться к родным. В этот день, кроме Полины, никого не было, она лежала у одного из больших окон, выходивших на улицу Нёв-Сент-Огюстен. Вокруг витал легкий аромат лаванды и свежевыглаженного белья, обстановка располагала к откровенности, и приятельницы стали шептаться, поверяя друг другу самое заветное.

– Он ведь исполняет все ваши желания… Зачем вы так жестоки к нему?! Объясните мне, раз уж я решилась спросить! Вы его ненавидите?

Полина сидела, подложив под спину подушку, и держала Денизу за руку. Та вдруг залилась краской, растерявшись из-за заданного в лоб вопроса, и прошептала:

– Я люблю его!

– Как?! – изумилась Полина. – Но тогда все очень просто – скажите «да».

Дениза покачала головой. Нет, нет и нет! Она говорит «нет» именно потому, что любит Октава, но не желает ничего ему объяснять. Да, это смешно, но себя не переделаешь…

– Значит, вы хотите, чтобы он на вас женился? – спросила совершенно запутавшаяся Полина.

Возмущенная до глубины души, Дениза закричала, опровергая немыслимое предположение:

– Клянусь, я никогда не желала ничего подобного!.. Вы ведь знаете, что я не умею лгать!

– Черт возьми, дорогая, – увещевающим тоном произнесла Полина, – я вам верю, конечно верю, но, захоти вы стать женой Муре, вам следовало действовать именно так… История затянулась, он не отступается, вы упираетесь… Единственный выход – брак… Я обязана предупредить, все в «Счастье» уверены: вы морочите патрону голову, чтобы он предложил вам поход в ратушу. Боже, как же вы наивны!

Ей пришлось утешать Денизу, та повторяла, захлебываясь рыданиями, что уйдет из «Дамского Счастья», раз о ней говорят такие немыслимые вещи. Да, мужчина, любящий женщину, и правда должен на ней жениться, но она-то ничего не требует, ни на что не рассчитывает и хочет одного – жить спокойно, как все люди, ни с кем не деля печали и радости. Ей придется уйти.

В ту же самую минуту, внизу, Муре закончил инспекторский обход и решил отправиться на стройку, чтобы немного развеяться. За прошедшие месяцы рабочие возвели монументальный фасад, скрывавшийся за дощатым коробом. За дело взялась целая армия декораторов – мраморщики и гранитчики, мастера работ по фаянсу, мозаисты, началось золочение центральной группы над порталом, на цоколе закрепляли пьедесталы статуй, символизирующих промышленные города Франции. С утра до вечера на открытой для движения улице Десятого Декабря толпились зеваки, они ничего не могли разглядеть, но описывали друг другу фантастически прекрасные детали будущего дворца торговли, открытие которого произведет в Париже фурор и революцию. Здесь, на этой стройке, где завершалось осуществление мечты, Муре как никогда остро ощутил тщету всего сущего. При мысли о Денизе перехватывало дыхание, она была болезнью, огнем, выжигавшим душу изнутри. Он ушел, не произнеся ни одного похвального слова, оставив за спиной отвращение к собственному успеху, опасаясь, что кто-нибудь заметит его слезы… Этот фасад казался ему маленьким, похожим на замок из песка, построенный малышом на морском берегу. Его можно растянуть между предместьями Парижа, взметнуть к звездам, но пустоту в сердце заполнит лишь короткое слово из уст Денизы. Слово «да».

Муре закрыл за собой дверь кабинета и разрыдался. Он не понимал Денизу, не мог угадать ее желаний и больше не решался предлагать деньги. В голове вольнолюбивого молодого вдовца забрезжила идея предложить девушке руку и сердце. Муре чувствовал себя бессильным. Он был несчастен.

XIII

Однажды ноябрьским утром, когда Дениза отдавала первые распоряжения продавщицам своего отдела, у прилавка появилась служанка Бодю и сообщила, что у мадемуазель Женевьевы была очень плохая ночь и она хочет немедленно увидеться с кузиной. Бедняжка чувствовала себя все хуже и два дня назад слегла окончательно.

– Передайте, что я немедленно буду.

Женевьеву доконало внезапное исчезновение Коломбана. Не выдержав насмешек Клары, он сначала перестал ночевать в доме, потом им овладела болезненная, безумная страсть, свойственная многим замкнутым и целомудренным молодым людям. Он сделался игрушкой наглой девицы, и в понедельник Бодю получил от него прощальное послание, написанное продуманными фразами, какими излагает свои мысли человек, давно решивший лишить себя жизни. Не исключено, что Коломбан все хитро рассчитал с одной только целью – избежать нежеланного брака. Дела в суконной лавке были так же плохи, как и состояние его невесты, вот мерзавец и улучил момент, чтобы порвать с прежней жизнью, но выглядеть при этом в глазах окружающих жертвой роковой любви.

Госпожа Бодю была одна в «Старом Эльбёфе», когда появилась Дениза. Маленькая женщина с бескровным лицом неподвижно сидела за кассой, охраняя тишину пустой лавки. Приказчиков у Бодю не осталось, служанка, помимо привычных обязанностей, обмахивала пыль с полок. Недалек был день, когда вместо нее придется взять обычную кухарку. С темного потолка веяло холодом, ни одна покупательница не открывала двери тонувшей во мраке лавки, невостребованные рулоны тканей впитывали селитру отсыревших стен.

– В чем дело, тетя? – сдавленным голосом спросила Дениза. – Женевьеве хуже?

Пожилая женщина ответила не сразу, из ее глаз потекли слезы, и она простонала:

– Не знаю… Мне ничего