Вынужденный реагировать на это растущее недовольство, Центральный Комитет 4 февраля вернулся к рассмотрению проекта, внесенного Крыленко в декабре 1918 года. Дзержинского и Сталина попросили подготовить доклад. Через несколько дней они представили рекомендации, в которых предлагали сохранить за ЧК двойные полномочия — расследование антигосударственной деятельности и подавление вооруженных восстаний, — а право выносить приговоры по политическим обвинениям передать революционным трибуналам. Исключение должны были составить лишь регионы, находящиеся на военном положении, то есть для того времени значительная часть территории страны: здесь ЧК могла действовать как прежде, сохраняя право выносить смертные приговоры по своему усмотрению115. Центральный Комитет одобрил эти рекомендации и направил их для утверждения в Центральный исполнительный комитет.

На сессии ЦИК, состоявшейся 17 февраля 1919 года, основной доклад сделал Дзержинский[283]. В течение пятнадцати месяцев своего существования, сказал он, советский режим вынужден был вести «безжалостную» борьбу против организованного сопротивления всех контрреволюционных сил. Но теперь, во многом благодаря ЧК, «наши внутренние враги, бывшее офицерство, буржуазия и чиновничество царское, разбиты, распылены». В дальнейшем основная угроза будет исходить от контрреволюционеров, проникших в советский аппарат для осуществления «саботажа» изнутри. Это требует новых методов борьбы. ЧК более не нуждается в продолжении массового террора: отныне она будет передавать дела в революционные трибуналы, которые станут судить и карать преступников.

Это выглядело как начало новой эры. Некоторые современники горячо приветствовали реформу, принятую 17 февраля ЦИК, видя в ней доказательство того, что «пролетариат», сокрушивший врага, не нуждается уже более в терроре116. Однако этому событию не суждено было стать русским Термидором, ибо ни тогда, ни впоследствии советская Россия с террором не распрощалась. В 1919, 1920 и в последующие годы ЧК, а затем сменившее ее ГПУ, продолжали не только арестовывать людей, но и судить, и выносить приговоры, и казнить заключенных и заложников. Как разъяснял Крыленко, это было оправданно: ведь между судом и полицией не было «качественных» различий117. Надо сказать, что разъяснение это было вполне логичным, если учесть, что, как мы уже отмечали, и в 1920 году судьи могли выносить приговоры, минуя обычные юридические процедуры, когда вина подсудимых была «очевидна». Но именно так действовала и ЧК. В октябре 1919 года ЧК учредила собственный «Специальный революционный трибунал»118. Не надо забывать об этих неудавшихся попытках реформы, — хотя бы потому, что они показали, что некоторые большевики уже в 1918–1919 годы разглядели в действиях тайной полиции угрозу не только для врагов режима, но и для себя — для его друзей.

* * *

К 1920 году советская Россия стала настоящим полицейским государством, в том смысле, что тайная полиция, превратившаяся в государство в государстве, протянула свои щупальца во все советские учреждения, включая те, которые управляли народным хозяйством. В кратчайшее время ЧК трансформировалась из следственного органа, занимавшегося безвредными политическими отщепенцами, в мощное правительство, не только решавшее, кому жить, а кому умереть, но и осуществлявшее день за днем надзор за деятельностью всего государственного аппарата. Трансформация эта была неизбежной. Взявшись самостоятельно управлять страной, коммунисты вынуждены были обратиться к услугам сотен тысяч профессионалов — «буржуазных специалистов», которые были «классовыми врагами» по определению и потому нуждались в строжайшем надзоре. Это должно было стать обязанностью ЧК, так как ни у кого больше не было аппарата, необходимого для решения такой задачи. Возложив на себя эту ответственность, ЧК получила возможность проникнуть в каждую клеточку советской жизни. В докладе на сессии ЦИК в феврале 1919 года Дзержинский сказал:

Под этим предлогом ЧК проникла во все советские организации. И поскольку она сохранила безраздельную власть над человеческими жизнями, административный надзор стал просто новой формой террора, от которого не мог укрыться ни один советский служащий, будь то коммунист или беспартийный. Поэтому было вполне естественно, что в марте 1919 года Дзержинский, продолжая руководить ЧК, был назначен также наркомом внутренних дел.

В середине 1919 года, в соответствии с новыми функциями ЧК, представители этой организации потребовали, чтобы им было предоставлено право осуществлять предварительный арест любых граждан и инспектировать любые учреждения. Что это означало на практике, можно заключить из мандатов, выданных членам коллегии ЧК, которые позволяли: 1) задерживать любого гражданина, виновного или подозреваемого в контрреволюционной деятельности, спекуляции или других преступлениях, и доставлять его в ЧК. 2) свободно входить в любые государственные или общественные учреждения, промышленные или коммерческие организации, школы, больницы, жилые квартиры, театры, а также в конторские помещения железнодорожных станций и пристаней120.

Постепенно ЧК присвоила себе роль надзирателя и управляющего в самых различных областях человеческой деятельности, которые обычно не считаются связанными с вопросами государственной безопасности. Во второй половине 1918 года для ведения борьбы со «спекуляцией» — то есть частной торговлей — ЧК установила контроль над железнодорожным, водным, автомобильным и другими видами транспорта. Чтобы сделать этот контроль более действенным, в апреле 1921 года Дзержинский был назначен наркомом путей сообщения121. ЧК осуществляла организацию и надзор во всех областях, где применялся принудительный труд, и была наделена самыми широкими полномочиями в отношении тех, кто уклонялся от трудовой повинности или исполнял ее неудовлетворительно. В этих случаях расстрел был обычным делом. Какие методы использовала ЧК для повышения эффективности хозяйственной деятельности, можно понять из свидетельства специалиста по лесозаготовкам, меньшевика на советской службе, в присутствии которого Ленин и Дзержинский решали однажды, как повысить производство древесины: