Цезарь оживился. Тон его стал деловым.

— На протяжении этих двадцати трех лет, почтенные отцы, я видел много перемен к лучшему в процедуре заседаний Сената, особенно теперь, когда мы стали фиксировать нашу работу письменно. Не все из нас пользуются этими документами. Но я, конечно, обращаюсь к ним, как и другие серьезные политики. Однако эти заметки исчезают в архивах. Мне также известны случаи, когда записи мало соответствовали тому, что в действительности говорилось на заседании.

Он замолчал, окинул взглядом ряды сенаторов. Никто не позаботился внести в храм деревянные скамьи, поскольку в первый день нового года собрания всегда были короткими, выступал только старший консул.

— Теперь — о народе. Большинство наших собраний проходят при открытых дверях, что дает возможность небольшой группе интересующихся лиц слушать, о чем мы говорим. Результат известен. Тот, кому слышно лучше, передает другим, кто слышать не мог. И подобно тому, как распространяется рябь по пруду на Форуме, затихая к краям, так пропадает и точность переданного. Это не нравится ни народу, ни нам. Я прошу вас внести два изменения в ход работы наших заседаний. Первая касается заседаний, проходящих как при открытых, так и при закрытых дверях. Писари переписывают свои заметки набело, оба консула и все преторы, присутствовавшие на данном заседании, разумеется, проверяют записанное и удостоверяют документ своей печатью. Другая поправка касается только тех заседаний, которые проводятся при открытых дверях. Записи будут вывешиваться на Форуме, в специальных местах для информации, защищенных от непогоды. Мои доводы основаны на заботе обо всех нас, независимо от того, по какую сторону политического или фракционного забора мы стоим. Это в равной степени необходимо как для Марка Кальпурния, так и для Гая Юлия. Это необходимо как для Марка Порция, так и для Гнея Помпея.

— Фактически, — заметил Метелл Целер, — это очень хорошая идея, старший консул. Сомневаюсь, что вообще буду поддерживать твои законы, но это я поддерживаю. И советую Палате одобрить предложение старшего консула.

В результате все присутствующие, кроме Бибула и Катона, встали справа от Цезаря, когда началось голосование. Мелочь — да, но это был первый шаг, и он удался.

— Пир тоже прошел превосходно, — сказал Цезарь своей матери в конце этого очень длинного дня.

Естественно, Аврелию распирала гордость за своего сына. Стоило прожить все эти годы ради такого! И вот он — в сорок один год и семь месяцев — старший консул Сената и народа Римской Республики! Долг он выплатил, когда вернулся домой из Дальней Испании с долей трофеев, позволившей уладить дела с кредиторами. Это избавило его от угрозы краха. Бальб, славный маленький человечек, ходил из одной конторы в другую с ведрами бумаг и расплачивался с кредиторами Цезаря. Как необычно! Аврелии и в голову не приходило, что Цезарю не придется выплачивать до последнего сестерция сложный процент, накопившийся за все эти годы, но Бальб отлично умел проворачивать дела. Из испанских трофеев не осталось ничего, что можно было бы отложить на будущие траты, но, во всяком случае, долгов у Цезаря больше не оставалось. И еще имелись приличный доход от государства и замечательный дом.

Аврелия редко думала о своем муже, уже двадцать пять лет как умершем. Претор, так и не ставший консулом. Этот пост в его поколении достался старшему брату из другой ветви семьи. Кто мог знать, чем завершится обыкновенное завязывание тесьмы на сандалии?

Оставался в памяти страшный удар, который она ощутила, когда посланец прямо на пороге сунул ей в руки ужасную маленькую урну — прах ее мужа. А она даже не знала, что он уже мертв. Но вероятно, если бы старший Цезарь был жив, он стал бы для Цезаря большой помехой. Аврелия всегда знала, что ее сын ни в чем не походит на отца. «Гай Юлий, мой любимый муж, сегодня наш сын стал старшим консулом! Он прославит род Юлиев Цезарей так, как не удавалось ни одному Юлию Цезарю…»

А Сулла? Что подумал бы Сулла? Еще один мужчина в ее жизни, хотя они так и не переступили черту, ограничившись единственным поцелуем над чашей с виноградом.

«Как мне было жаль его, бедного, страдающего! Я скучаю по ним обоим. И все же хорошая у меня получилась жизнь. Две дочери удачно вышли замуж, появились внуки, и этот… это божество, мой сын.

Как он одинок! Когда-то я надеялась, что Гай Матий, живший в другой квартире на первом этаже моей инсулы, будет ему другом и наперсником. Но Цезарь ушел вперед — слишком быстро и слишком далеко. Неужели так всегда и будет? Неужели нет никого, к кому он сможет обратиться как к равному? Я молюсь, чтобы однажды он обрел настоящего друга. Увы, не в жене. Мы, женщины, не обладаем ни широтой кругозора, ни опытом общественной жизни, которые ему необходимы в настоящем друге.

Но то пятно на нем, связанное с царем Никомедом, означает, что Цезарь никогда не решится на близкие отношения с мужчиной. Он слишком хорошо знает, что начнут говорить люди. За все эти годы не было ни одного слуха о какой-нибудь порочащей его гомосексуальной связи — разве это не служит доказательством? Но на Форуме всегда найдутся подобные Бибулу. И еще — Сулла. Это — предупреждение. Цезарь не может повторить судьбу Суллы!

Я поняла наконец, что он никогда не женится на Сервилии. Что он вообще никогда больше не женится. Сервилия, конечно, страдает, но у нее есть Брут, на котором она и отыгрывается. Бедняга Брут! Хоть бы Юлия его любила! Но она его совсем не любит. Как может существовать такой брак, без любви?..»

Последняя мысль резко поставила на место костяшку счетов, которые всегда быстро щелкали у нее в голове.

Но вслух Аврелия только и спросила:

— Бибул был на пиршестве?

— О да. И Катон, и Гай Пизон, и прочие boni. Храм Юпитера Наилучшего Величайшего — огромное помещение, поэтому они расположились на ложах как можно дальше от меня. Близкий друг Катона Марк Фавоний, наконец-то ставший квестором, был центром их группы. — Цезарь хмыкнул. — Цицерон сообщил мне, что Фавония на Форуме называют «обезьяной Катона». Восхитительный двойной каламбур. Он подражает Катону во всем, в чем только можно. Он даже не носит тунику под тогой! Но вдобавок он еще и тупица. А ходит действительно, как обезьяна, вразвалку. Мило, да?

— И правда остроумно. Это придумал Цицерон?

— Думаю, он. Но сегодня он вел себя очень сдержанно. Вероятно, из-за того, что Помпей заставил его поклясться, что он будет вежлив со мной, а Цицерон не хочет осложнений после осуждения Рабирия.

— Ты как будто чем-то огорчен, — с иронией заметила мать.

— Я бы хотел, чтобы Цицерон был на моей стороне, но почему-то этого не происходит, мама. И я готовлюсь.

— К чему?

— К тому дню, когда он решит присоединиться к boni.

— Неужели он зайдет так далеко? Помпею Магну это не понравится.

— Сомневаюсь, что он когда-либо станет преданным членом компании boni. Им не нравится его самомнение. Впрочем, как и мое. Но ты ведь знаешь Цицерона. Он — настоящий кузнечик с болтливым и своевольным языком, если, конечно, может существовать такое животное. Он постоянно попадает в неприятности из-за своего языка. Возьми хотя бы Публия Клодия и его «шесть дюймов». Ужасно смешно! Разумеется, всем, кроме Публия и Фульвии.