— И как ты будешь относиться к Цицерону, если он станет твоим противником?

— Ну, я еще не говорил этого Публию Клодию… Но я заручился разрешением коллегии жрецов сделать Клодия плебеем.

— И Целер не возражал? Ведь прежде он отказал Клодию в регистрации, когда тот пытался баллотироваться на должность плебейского трибуна.

— Правильно. Целер — отличный юрист. Что касается статуса Клодия, ему все равно. Почему это должно беспокоить Целера? Единственная цель Клодия в данный момент — Цицерон, который не имеет авторитета ни у Целера, ни среди коллегий жрецов. Ничего страшного, если патриций хочет стать плебеем. А плебейскому трибунату нравятся люди с задатками демагога, вроде Клодия.

— Почему же ты не сказал Клодию, что получил разрешение?

— Я не уверен, что вообще скажу ему об этом. Он слишком непостоянный. Но если мне понадобится иметь дело с Цицероном, я спущу с поводка Публия Клодия. — Цезарь зевнул, потянулся. — Как я устал! Юлия дома?

— Нет. Она на вечеринке с девочками в доме Сервилии. Я разрешила ей остаться там на ночь. Девочки в этом возрасте могут целыми днями болтать и хихикать.

— В ноны ей исполнится семнадцать. Как летит время, мама! Уже десять лет, как умерла ее мать.

— Но она не забыта, — хрипло произнесла Аврелия.

— Да, не забыта.

Они замолчали. Сердца их наполнились теплом и покоем. «Теперь, когда Аврелию не беспокоят финансовые проблемы, с ней приятно поговорить», — подумал ее сын.

Вдруг она кашлянула и посмотрела на него со странным блеском в глазах.

— Цезарь, на днях мне пришлось зайти в комнату Юлии — посмотреть ее одежду. На семнадцатилетие принято дарить одежду. Ты можешь преподнести ей драгоценности — советую серьги и ожерелье из золота, без камней. А я подарю ей платье. Я знаю, что она должна сама ткать и шить, в ее возрасте я это делала. Но к сожалению, она любит книги и предпочитает чтение шитью. Я уже давно оставила ее в покое. Не стоит тратить энергию напрасно. У нее получалось очень плохо.

— Мама, к чему ты клонишь? Мне все равно, чем занимается Юлия, лишь бы это не роняло достоинство рода Юлиев.

В ответ Аврелия встала.

— Жди здесь, — приказала она и вышла из кабинета Цезаря.

Он слышал, как мать поднялась по лестнице на верхний этаж. Потом — тишина. Затем звук ее шагов, спускающихся по лестнице. Наконец Аврелия вошла, держа руки за спиной. Цезарь попытался смутить ее пристальным взглядом, но безуспешно. Аврелия быстро поставила что-то на стол.

Пораженный, Цезарь уставился на маленький бюст Помпея. Этот бюст был значительно лучшего качества, чем те, что он видел на рынке, но все же — ширпотреб, выполненный в гипсе, отлитый по шаблону. Правда, сходство было точнее, и краска положена не так грубо.

— Я нашла это среди ее детской одежды в сундуке. Юлия думала, наверное, что туда никто не заглянет. Признаюсь, я никогда бы сама не сделала этого, если бы мне в голову не пришла мысль о том, что в Субуре полно маленьких девочек, которым пригодились бы старые вещи Юлии. Мы никогда ее не баловали. Она надевала то, что у нее было, в то время как другие девочки, например, Юния, каждый день наряжались во что-то новое. Но тем не менее мы никогда не допускали, чтобы наша девочка выглядела убого. Во всяком случае, я подумала, что освобожу сундук и отправлю Кардиксу в Субуру с этими детскими платьями. Но, обнаружив вот это, я не стала ничего вынимать.

— Сколько денег она получает, мама? — спросил Цезарь, взяв бюст Помпея и оглядывая его со всех сторон. В уголках его губ мелькнула улыбка. Он подумал обо всех тех молоденьких девочках, которые толпились возле прилавков, вздыхая и воркуя над прекрасным Помпеем Великим.

— Очень мало. Так мы с ней договорились, когда она стала достаточно взрослой, чтобы иметь в кошельке немного денег.

— Как ты думаешь, сколько это могло стоить?

— Как минимум, сто сестерциев, — ответила Аврелия.

— Да, почти так оно и есть, — согласился ее сын. — Значит, она копила деньги, чтобы приобрести это.

— Конечно.

— И какой вывод ты делаешь? — поинтересовался отец Юлии.

Аврелия ответила:

— Что она увлеклась Помпеем, как и многие девочки ее круга. Представляю себе: сейчас целая дюжина девочек, включая Юлию, собралась вокруг такого же бюста и вздыхает над ним, пока Сервилия пытается заснуть, а Брут корпит над очередным конспектом.

— Ты всегда была такой благоразумной, мама! Так откуда же это поразительное знание человеческих слабостей?

— Если я всегда была чересчур благоразумной, чтобы делать глупости, Цезарь, это вовсе не означает, что я не способна видеть глупость в других, — строго ответствовала Аврелия.

— А зачем ты мне это показала?

— Ну, — проговорила Аврелия, снова усаживаясь в кресло, — должна признать, что Юлия в общем и целом неглупа. В конце концов, я ее бабушка! Когда я нашла это, — она указала на бюстик Помпея, — я подумала о Юлии не так, как раньше. Мы забываем, что дети вырастают, Цезарь, и это факт. Через год Юлии исполнится восемнадцать, и она выйдет замуж за Брута. Но чем старше она становится и чем ближе день свадьбы, тем больше у меня дурных предчувствий.

— Почему?

— Она не любит его.

— Любовь не входит в этот контракт, мама, — тихо сказал Цезарь.

— Знаю. Я не сентиментальна вообще и в данный момент — в частности. Ты знаешь свою дочь очень поверхностно, но ты в этом не виноват. Ты видишь ее достаточно часто, но с тобой она ведет себя не так, как со мной. Юлия обожает тебя, это действительно так. Если бы ты попросил ее вонзить кинжал себе в грудь, она бы так, наверное, и поступила.

Цезарь смутился.

— Мама, что ты говоришь?

— Я говорю серьезно. Если ты попросишь ее покончить с собой, она посчитает, что так необходимо для твоего будущего благополучия. Она — Ифигения в Авлиде. Если ее смерть заставит ветер наполнить паруса твоей жизни, она умрет, не задумываясь над тем, что теряет при этом сама. И точно так же, — неторопливо сказала Аврелия, — она относится к браку с Брутом, я убеждена в этом. Юлия выйдет за него, чтобы ты остался доволен, и будет идеальной женой лет пятьдесят, если Брут проживет так долго. Но с Брутом она никогда не узнает счастья.

— Я бы этого не вынес! — воскликнул Цезарь, ставя бюст на стол.

— Я и не думала, что ты смог бы вынести такое.

— Но Юлия ни слова мне не сказала.

— И не скажет. Брут — глава сказочно богатой, старинной семьи. Выйдя за него замуж, твоя дочь приведет эту семью в твой лагерь, и она хорошо это знает.

— Утром я с ней поговорю, — решительно произнес Цезарь.

— Нет, Цезарь, не делай этого. Юлия подумает, что ты заметил ее нежелание запланированного тобой брака, и начнет разубеждать тебя.